Время перевалило за восемь вечера. Комната заполнилась более чем наполовину, оставив свободным лишь пространство у противоположной стены. Зрители плотно сидели возле друг друга. Из-за двери высунулась рука и выключила свет в комнате. Видимо, это означало начало представления. Все притихли.

Царство темноты продолжалось минуты три. Часть зрителей придерживались серьезности момента, стараясь проникнуться затяжным началом. Однако, некоторые уже начали ехидно перешучиваться.

Неожиданно дверь драматично распахнулась. В коридоре показался силуэт человека. Практически в полной темноте, разреженной лишь проникающими через большие витражные окна обрывками света, мужская фигура, облаченная в длинный белый плотный саван, и что-то сжимающая в руке, переместилась на центр комнаты. Из-за длинной свободно свисающей ткани было совершенно незаметно, как он передвигает ногами. Выглядел он словно призрак, когда-то живший в этой квартире, или как парень в простыне на маленькой невидимой тележке. Фигура замерла в центре комнаты. Лицо человека, его кисти рук и волосы были в густом слое белоснежной пудры. Он практически сливался со стеной.

Вдруг в один миг дверь с треском захлопнулась и комнату озарил яркий свет. От такого неожиданного поворота я непроизвольно зажмурил глаза. Пока мои зрачки приходили в чувство, комната наполнилась громким розовым шумом. Свет, ярость, звук – все это походило на изощрённую пытку, чем в полной мере и может оказаться современный авангардный спектакль. Спустя пару мгновений, как только глаза привыкли к стремительной смене обстановки, я смог разглядеть, что белоснежный актер стоит с лампочкой в руках. Он многозначительно раскачивал ей из стороны в сторону, словно кадилом, принуждая тень за собой устраивать гипнотический танец. Наигравшись, он положил лампочку перед собой, тени на стене выросли до угрожающих размеров.

После этого парень переместился в угол комнаты. Он достал банку краски, которая была спрятана в углу за белой драпировкой, и размашистым движением вылил ее на пол. Черная жидкость заполнила поверхность, полностью покрыла отполированный ламинат. Зрители в первых рядах подернулись, но остались на своих местах, самоотверженно встречая силу искусства. После того как последняя капля оказалась на полу, он взял в руку следующую банку и плавно вернулся на свое изначальное место в центре. К розовому шуму добавились какие-то потрескивания, низкие, неровные, гулкие ноты.

Он принялся равномерно выплескивать краску на белоснежную стену. Синие потеки струились по вертикальной плоскости, внизу смешиваясь с черной. Затем в ход пошла зеленая. Он работал методично и выверено, оставаясь при этом безукоризненно белоснежным. Как ему оставалось остаться незапачканным, в то время как зрители в первых рядах уже нервно растирали по лицу прилетевшие капли краски, мне было совершенно не понятно.