На маленькой площадке все расступились перед ней, образовав крохотное свободное пространство. Отошедшие по краям гости закрыли мне обзор, пришлось подняться со своего места, чтобы видеть ее. Мой стул сразу же заняла девушка с коротким ежиком и в черном платье в пол, больше походившем на чехол для туловища. Она не далее, как двадцать минут назад горячо рассказывала про набирающую силу движение феминизма и, что всем сестры должны помогать и поддерживать друг друга. С моего места совершенно не было видно танцующую сестру, но зато открывался прекрасный вид на именинника.
Танцовщица полностью овладела предоставленным ей пространством. Шаг влево, вправо, поворот, она раскачивалась, поднималась на носочки, опускалась, и вновь поворот. Она то откидывала подол юбки, демонстрируя свои ножки, то бросала подол на пол, заставляя его кружиться вместе с ней следом. Она закрывала глаза, запрокидывая голову, волосы очерчивали окружности следом. Она улыбалась, даже для тех, кто и не думал смотреть на нее
Я никогда не видел, чтобы кто-то так двигался. Она была словно человеческое олицетворение песни. Когда в текст, например, произносилось слово «Летел» она взмывала как совершенно бестелесное существо, «Таял» – она опадала, опуская руки и плавно припадая к полу. И движения ее были также естественны и последовательны, как два глагола, поставленных через запятую. Невероятная пластика. Не знаю, как можно выразить танец в словах. Если попробовать описать все ее движения – поворот, прогиб, взмах – то получится сухое методическое пособие; если выражаться эпитетами – великолепно, плавно, грациозно – будет какое-то нелепая раболепная рецензия. И то, и то другое совершенно не подходит, чтобы в полной мере представить, что она исполняла.
Как только парень с гитарой закончил исполнять мелодию, она не остановилась. Движение оставалось в ней. Она стояла, расставив ноги на уровне плеч, переминаясь, словно в режиме ожидания. Руки нежно рассекали воздух, готовясь попасть под власть новой мелодии.
Секундное ожидание и новый удар по струнам, омраченный гадким фальшивым звуком. На гитаре порвалась струна. Парень тихо выругался и замялся. Полез в рюкзак, чтобы поменять. Но она не хотела ждать, ее уже было не остановить…
Она продолжила кружиться без музыки, практически в тишине, лишь под аккомпанемент разрозненных отдаленных разговоров, одна, полностью предаваясь танцу, заламывая запястья, вальсируя, подчиняясь мелодии, которую слышала только она. Рисуя размашистые спирали в воздухе, словно направление движения, всем своим телом она следовала вслед за ним. Она вышла за отведенное ей пространство – найдя проход между замершими зрителями, она выскользнула дальше, лавируя между статичными фигурами, грубой дизайнерской мебелью, работниками заведения с пустой тарой на подносах, которые лишь недовольно поворачивали головы ей вслед. Кто-то в публике смеялся, кто-то саркастически комментировал ее выходки, кто-то потерял интерес и продолжил пить. Я же продолжал завороженно смотреть, кто-то может сказать – пялиться, но я буду настаивать, что все-таки «завороженно смотреть». Мне приходилось перемещаться, чтобы не терять ее из виду промеж мельтешащих силуэтов. Я упустил ее из виду, рефлекторно подался вперед. И в этот момент она выпорхнула прямо передо мной, буквально врезавшись в меня. Я на рефлексах поймал ее в объятия. Она взглянула на меня с какой-то безгранично счастливой улыбкой и огромными широко распахнутыми темно-карими глазами.