И еще одно описание угла комнаты, где обитает младший брат главного героя, Федя, изобретатель-фантазер: «Федя прошел за шкафы в свой угол — комната у них одна, но при помощи шкафов сделаны ни две, ни полторы! — улегся на диван, собираясь подумать: он любит думать со всеми удобствами. Думать он собирался про веломобиль: делать в нем цепную передачу или карданную? Цепную — легче, но с цепью переключение скорости ненадежное…»[1132].

Сразу вспоминаются «полторы комнаты» Иосифа Бродского в коммунальной квартире в доме Мурузи, а Николаю Акимычу, герою повести, не дает покоя мысль о том, что памятная доска А.Г. Рубинштейну, висит не на том доме, где жил музыкант: «Проходя мимо фотосалона, который недавно появился в соседнем доме, Николай Акимыч вдруг с ревностью думал, что новый фотограф наверняка хвастается перед друзьями, что салон его в том же доме, где когда-то жил Рубинштейн. Композитор. Тот самый, что написал „Демона“. С ревностью, потому что это неправда. Мемориальная доска на этом доме, но висит неправильно, это ему когда-то объяснил покойный Леонид Полуэктович. Когда-то нынешний их дом имел номер 38, но потом нумерация сдвинулась на один дом, и доску про Рубинштейна по ошибке повесили на современный дом 38. Леонид Полуэктович показывал старую гомеопатическую книгу, принадлежавшую его отцу, на которой стоял штамп: „Д-р П.Э. Розенблат, Троицкая, 38“. Николай Акимыч сразу вообразил, как будет приятно жить в доме с доской, уговаривал Леонида Полуэктовича пойти со своей доказательной книгой в архитектурное управление или куда полагается, но старик отказался: он боялся, что могут устроить музей-квартиру Рубинштейна вроде той, что сделали тут же недалеко на Загородном в честь Римского-Корсакова. А для музея начнут делать капитальный ремонт, Леонида Полуэктовича выселят из квартиры, в которой он живет с рождения, и он не переживет такой перемены. Николаю Акимычу было досадно, но переупрямить старика невозможно. Но что, если теперь исправить адрес Рубинштейна и перенести доску? Вот и еще одна идея!»[1133]

И еще его, коренного петербуржца, патриота города и знатока, тревожит отсутствие у его сына и невестки интереса к истории: «…а Филиппу вовсе нечего задаваться: хоть он и композитор, а что он знает про ту же Троицкую улицу, на которой родился и жил настоящий композитор — Рубинштейн, раз уж улицу переименовали в Рубинштейна! Леонида Полуэктовича Филипп никогда не расспрашивал, потому что неинтересно ему. А уж Ксана — та и вовсе живет в родном городе как в лесу, хоть и балерина, — „улица Заячьей рощи!“»[1134].