— А, герр фон Фогельвейде, у вас все в порядке?

Полицейские остановились на полпути и не мигая уставились на Манфреда. Тот представил себе возможные объяснения и неприветливо пролаял:

— Да, благодарю вас, это оказались мои родственники.

— Все четверо? — поинтересовался старший наряда, позвякивая наручниками на поясе и вытирая рукавом потный лоб.

— Да, все четверо.

— А я думал… Время прошло, потом они стали выносить вещи, в том числе и ваши… — разочарованно промямлил портье.

В холл заглянул полицейский, сидевший до этого в патрульной машине:

— Ребята, что тут у вас?

— Порядок. Ошибка! — отозвался старший.

— Поехали скорее, на стадион. Там бегает голая девка с флагом «Боруссия».

— Ох уж эти футбольные фанаты, как дело к матчу, так они начинают дурачиться! — с явным интересом в голосе произнес молчавший до этого полицейский с нашивками фельдфебеля.

Посмеиваясь, патрульные сбежали вниз, синхронно хлопнули дверцами машин и, включив мигалку и сирену, умчались на место происшествия.

Манфред вспомнил растерянный голос жены: «… Как уезжаешь? Куда? Мы ведь приглашены завтра к фон Заукенам на вечеринку, и потом, ты обещал сходить с Гансом и Йоганом в зоопарк…»

Ему стало неуютно. Липкой волной накатывалось состояние, которое он сам для себя называл «плохо мне жить, плохо». Манфред вяло кивнул на прощание портье, сунув ему в руку ключи с брелком «Шмектебеере» и двадцать марок.

Оперативники, покончив с вещами, стояли у дверцы автобуса, курили, щурились на выглянувшее солнце и поглядывали на часы. Манфред процедил сквозь зубы:

— Да, неприятно быть пешкой в большой игре… Хотя в действительности в большой игре королей нет…

Почувствовал, что в данный момент это и является основой его состояния «плохо мне жить, плохо». Он еще раз повторил эту фразу про себя, припомнил, как фон Толль аккуратно укладывал обратно в чемоданчик инструкцию, держа ее за уголки, неожиданно развеселился и, подойдя к оперативникам, гаркнул так, что обернулись прохожие:

— Вательен, по машинам. Мотор!

В автобусе он подозвал к себе Хорста Фромма:

— Ну что, самоубийца, не угомонился еще? Подвел же ты меня под монастырь. Жалко, что Румшевитц закрыл служебное расследование, тебя нужно хорошенько проучить, бестия.