Татаринову приходилось улаживать, успокаивать, вытаскивать то Фритца, то Фромма из КПЗ комендатур и, дабы избежать очередной склоки с военными властями, договариваться самому о посещении военных объектов. От майора Татаринова постоянно требовали отчетов о выполненной работе, требовали расписание движения КРВТ группы, строго напоминали о необходимости предупреждать заранее всех начальников, к которым КРВТ группа планировала нагрянуть. Он ночами писал докладные, засыпая над своими корявыми строчками, угрюмо выслушивал очередные разносы за нерасторопность и просил себе в помощь еще парочку сотрудников, на что получал однотипные ответы: «Из ЦК получено указание не чинить препятствий. Мы не можем приставить к группе целую толпу сотрудников нашего аппарата. Ооновцы сразу взвоют, что их возят под конвоем. Все. Продолжайте работать». Сейчас Татаринов лежал в кустарнике, справа от Манфреда и тревожно раздумывал, отчего это немцы полезли в такую глушь. Что этим дуракам здесь могло понадобиться? Майору так и сказали в УКГБ по Волынской области, в ответ на его сообщение об экспедиции в Ковельские леса: «Вот дураки! Там ведь, кроме болот, ничего нет. Ну и пусть себе там лазают».

Хорст Фромм осторожно, чтобы не захрустеть бумажной оберткой в полнейшей лесной тишине, грыз печенье за три марки, случайно купленное на вокзале в Бресте у чересчур приставучей торговки. Оно было недопеченное и слишком соленое. Но все остальные продукты, капитально упакованные, находились в рюкзаке Фритца, а за два часа лежания без движения в густой осоке Хорст успел проголодаться. Печенье же «Краснознаменное» оказалось в кармане куртки, под комбинезоном, и сейчас методично уничтожалось оперативником.

— Хочешь пожевать, Ганс? — еле слышно прошептал Хорст в ухо Николю.

Тот отрицательно покрутил головой и так же тихо ответил:

— Тихо! Идет смена…

Метрах в тридцати от них, среди зарослей молодого орешника, послышался хруст валежника и приглушенное позвякивание.

Вспыхнул карманный фонарик, послышались хриплые спросонья голоса:

— Ну сколько его здесь можно караулить. Уж сдох, наверное. Больше двух недель прошло.

— Ты, Звонарь, меня засношал уже. Не хочешь стоять в карауле, лезь в дыру и найди его. И все закончится!

— А, Борисов, как дела? — отозвались на их говор из еле различимой палатки, стоящей у абсолютно черного подземного лаза. В палатке зашевелились, оттуда потянуло табачным дымом и квашеной капустой.

Манфред подобрался к Татаринову и легонько подтолкнул его, показывая пальцем в сторону говоривших. Его жест означал: «Слушай внимательно».