За рыбалкой и волейболом не забывали и о работе, ибо поддержание высокого уровня артиста возможно в том числе при постоянных тренировках — будь то голос или тело. Тот же Асаф Мессерер ежедневно, невзирая на погоду и прочие обстоятельства, занимался у станка: «Во время летнего отдыха в Поленове он, в спортивной майке, тренировочных гольфах и балетных туфлях, вершил свой “класс” на пустой веранде танцплощадки. Артисты балета, жившие в доме отдыха Большого театра, не могли в себя прийти от изумления: ни один из них не утруждал себя занятиями на вакациях», по воспоминаниям очевидцев.

У Мессерера было необычное прозвище в Большом театре — Асяка, родилось оно в семье балетмейстера, когда племянник Алик Плисецкий, оставшийся сиротой (после ареста родителей), стал жить в его квартире, называя дядю таким странным именем. Народный артист СССР Асаф Михайлович Мессерер, при всех имеющихся у него регалиях и массе поклонниц, был на редкость скромным человеком, говорил мало, больше делал. Замкнутость артиста воспринималась в семье как вынужденная реакция на перевозбуждение, царившее вокруг него. Сын Борис полагал, что сдержанность отца есть не что иное, как результат сосредоточенности перед спектаклем: «В этой сдержанности и внутренней собранности заключалась оборонительная сила отца, защищавшего энергию, припасенную им для спектакля, от растраты на случайно возникавших по ходу жизни людей. Моя любовь к балету началась с любви к моему отцу. Ходить в Большой театр на его спектакли было своеобразным семейным ритуалом. А мы с мамой шли к началу спектакля. А потом я сидел в зале и исступленно аплодировал, потрясенный успехом собственного отца».

Интересно, что балетная карьера Мессерера началась довольно поздновато — ведь детей принято отдавать в балетную школу чуть ли не с пеленок. Асаф Михайлович мечтал стать археологом, пока в 1918 году случайно не оказался на галерке Большого театра. В тот вечер давали балет «Коппелия» Лео Делиба, завороживший пятнадцатилетнего уроженца литовского местечка, что под Вильно. Впоследствии он не раз рассказывал, как «Театр, красный бархат лож, позолота орнаментов, роскошная люстра, сияющая тысячами огней, причудливые декорации и сам балет взволновали его». И вдруг, в одно мгновение, юношу осенило, что танец — это и есть его стихия.

В конце концов, после занятий у Александра Горского в балетной школе при Большом театре, в 1922 году он был принят в труппу, с ним подписали годовой контракт. По таким контрактам, заключаемым перед каждым сезоном, работала в те годы и вся труппа. Мессерер находил данную систему наиболее подходящей для артистов: «Актер не мог быть рантье и стричь купоны былых заслуг. Творческая единица любого ранга находилась, так сказать, в постоянной мобилизационной готовности. Если, допустим, прима-балерина теряла квалификацию, за дирекцией сохранялось право не возвращать ее в лоно театра. Так что вокруг контрактов возникала несколько взволнованная, даже нервная атмосфера. Тем более что обсуждались такие щекотливые вопросы, как оклад, число спектаклей в месяц, размер отпуска и прочее. Все это оговаривалось заранее, на год вперед». Жаль, что впоследствии контрактная система в Большом театре не найдет своего применения.