Чурила же выпрямился над ним и обвёл глазами двор, и во дворе стало тихо. Старший брат проучил младшего. И за дело.

Боярин Доможир склонился над лежавшим, потом, словно впервые увидав, уставился на Чурилу:

– Убил…

Чурила смотрел на него одним глазом: левый окончательно закрылся.

– Не убил я его! – отрезал он так, что загомонившие было гридни мгновенно умолкли. – Мог бы! Да не захотел!

И точно: Радим с долгим стоном вобрал в себя воздух, заскрёб руками по траве, выгнулся, упираясь в землю затылком…

А Чурила продолжал, и голос его было слыхать едва не до городской стены:

– Щуры наши друг за друга кровь проливали! Одно были, братьями звались, одной рукой меч подымали! А этот, – кивнул он на корчившегося князя, – славу дедовскую по брёвнышку растащить хочет… нашим да вашим! За то и бью! И впредь стану, пока умнеть не начнёт!

Помолчал, глядя на Радима не то с жалостью, не то безразлично. И хмуро посоветовал:

– Водой облейте, быстрее отойдёт.

Сел на Соколика и поехал с Лютом со двора.

6

6

Леса вокруг города благоухали земляникой. Снегопадные холода, нежданно налетевшие в месяце травне, прошлись в сосновых борах по цветущей чернике, обидели на моховых болотах нежную морошку… сгубили без малого всю. Одна земляника успела прижаться к ещё не остывшей земле, спрятаться, уйти в густую траву. И вот теперь уродилась – припозднившись, но зато какова!

Собирали её в общем лесу, лежавшем между двумя городами. Крупные ягоды густо усыпали залитые солнцем поляны, сладко таяли во рту, не спеша покрывали донца берестяных кузовков. Кременецкие парни косились на круглицких девчонок, круглицкие – на кременецких. Вот так, глядь-поглядь, и недосчитывались в одном из городов красной девицы, а в другом в тот же час прибывало мужаткой. И даже князь Радим ничего с этим поделать не мог.

Солнце безмятежно плыло в синеве, проникая вниз пятнами жаркого света, мерцающими зелёными тенями. Ветер шумно носился над лесом, хватая пушистые вихры вершин, увёртываясь от хлестко занесённых веток. Между деревьями звенели молодые голоса.

Выходил в лес и Урманский конец – был теперь в Кременце ещё и такой. Женщины проворно сновали между деревьями, парни ходили вокруг, шушукались с ними, о чём-то договаривались. Иные поглядывали в сторону, где мелькали по прогалинам понёвы заречных красавиц.

Один Видга бродил по лесу без радости. На душе было темно. Не слышал и слышать не хотел смеха и задиристых шуток. Когда веселья ради зацепили его самого, огрызнулся так, что больше не трогали.

В Урманском конце, за крепкой оградой, быстро достраивался новый дом… Когда этот дом будет готов и берестяную крышу увенчают, как в Торсфиорде, ветвистые оленьи рога, Халльгрим хёвдинг введёт в него молодую жену.