– Кто там? – спросила изнутри старшая дочь.

– А кого ждёте? – чужим, грозным голосом спросил дед Патраш.

– Ждём великого Бога Кугу Юмо…

Старик распахнул дверь властным движением посланца сердитых небес. Не узнать было робкого кугыжу, ещё недавно с поклоном целовавшего княжеское стремя… Через порог ступил в дом суровый, всезнающий волхв.

Его женщины, от старухи до внучки, в ряд стояли у очага, повернувшись ко входу обнажёнными спинами. У каждой с шеи свешивались на цветных шнурках лепёшки, мешочки с зерном и мукой, вяленые рыбки, бурачки с маслом и мёдом… Один за другим кугыжа обрезал эти шнурки, складывая приношения в корзину, – и быстро, почти не делая больно, колол обоюдоострым лезвием белые, незагорелые спины и плечи.

Женщины стояли молча, не шевелясь. Не пикнула даже тринадцатилетняя внучка. Все знали: Кугу Юмо примет жертву и прикажет Ведь-Аве, Матери Вод, вновь наполнить рыбой реку… а лесной хозяйке – вернуть назад откочевавшую дичь. Примет он и капельки крови, оставшиеся на ноже. И у каждой женщины родятся крепкие, здоровые дети…

Наполнив корзину, кугыжа так же молча повернулся и вышел во двор. Оставил свою ношу у забора и зашагал к следующему дому, чтобы вновь стукнуть в дверь рукояткой ножа:

– Кто там?

– А кого ждут?

– Ждут небесного хозяина Кугу Юмо…

Утро было холодное – надвигавшаяся осень расчёсывала в лесу белую гриву тумана, и Даждьбог не торопился смахивать её огненным крылом. Воины, поднятые ни свет ни заря, зевали, кутались в плащи, раскладывали бледно светившиеся костерки.

К Чуриле, гревшемуся у огня, подошёл Ратибор. Боярин тащил с собой отрока, пойманного при попытке улизнуть в Падь. Парень плелся за ним, согнувшись в дугу, краснее рака: жёсткие пальцы боярина намертво зажали его ухо.

– Вот, – сказал Ратибор, толкая его вперёд. – Не указ тебе, сосунку, слово княжеское, так и ступай отцу-матери помогать репище вскапывать… Не по коню корм, коли слушаться не умеешь!

– Да я… – начал было отрок. Но посмотрел на Чурилу Мстиславича и умолк. Ослушания князь не терпел. Мог есть из одной чашки с самым последним челядинцем. А мог и боярина, невзирая ни на лета, ни на седые кудри, одними глазами пригвоздить к лавке. С него станется. Прогонит из дружинной избы. А там хоть удавись…

Отрок угрюмо молчал, голова опускалась всё ниже.

– Думай впредь, возгря, – сказал ему Чурила. – Ныне пропади с глаз!

Парень исчез.

Неподалёку сидел Радогость с сынишкой Светозаром и Милонегой. Милонега уже попривыкла быть женой этому залётному орлу. Уже без страха думала о том, как войдёт в его дом, как примут её две старшие боярские жёны… Она держала Радогостя за руку, что-то тихо рассказывая. Радогость вдруг спросил: