Рогач, остановленный в пяти шагах от Вышаты, лишь чуть покачнулся. Медленно опустилась, точно к чему-то принюхиваясь, тяжёлая голова. Опал жёсткий чуб между рогов. Нехотя улеглась на загривке вздыбленная щетина. Мелькнул перед глазами золотистый, пахнущий жизнью круп светлошёрстной… и солнце разом и навсегда опустилось за лес. Тур молча подогнул передние ноги, и повалившее его копьё глянуло в небо.

– Жив, боярин? – спросил Чурила хрипло, соскакивая с коня. Соколик, не робевший под вражьими стрелами, мелко дрожал.

Азамат-барсучанин подошёл к ним, прихрамывая на помятую ногу и краснея, – было стыдно. Охотник за охотником выезжали на поляну, останавливали взмыленных лошадей, подзывали уцелевших собак. Смотрели, качая головами, на учинённое туром побоище, на двух искалеченных коней, на пешего, потерявшего меч боярина Вышату. Подъехал Халльгрим, глянул на поверженного великана… Ему, Халльгриму, случилось раз идти с ножом на белого медведя. Лесной бык был противником не хуже…

Чурила взобрался на мёртвого тура, обеими руками схватил копьё и не без усилия вытащил его вон.

– Храбр ты, княже, без меры, – сказал Вышата ворчливо. – Метнул бы тебя зверюга, что бы мы княгине твоей сказали…

В голосе боярина впервые не было ни обиды, ни недовольства. Чурила вытер копьё о траву и ответил:

– Так ведь и мне, боярин, перед дочкой твоей стоять бы пришлось.

12

12

Возвращение в Беличью Падь было весёлым и шумным. Скрипя, катилась нагруженная добычей телега. Выбежавшие навстречу ребятишки и с ними Радогостев хазарчонок Светозар разглядывали убитого тура. Даже мёртвое, страшилище внушало почтение: вот-вот вскочит и бросится, наставляя рога…

– Не бросится! – сказал Радогость, на зависть всей ребятне поднимая Светозара в седло. – Никуда больше не побежит.

Телега переваливалась на ухабах. Голова тура моталась из стороны в сторону и печально покачивала огромными рогами, словно прощаясь со всем, что окружало тура при жизни…

Вышел встречать охотников и седоглавый кугыжа.

– Славного зверя приглядел, дед Патраш! – ещё издали крикнул ему князь. – Теперь баньку вели топить!

– Уже, господине, – поклонился старик, радуясь, что угодил. – Всё приготовил. Знаю, какую любишь…

Чурила подъехал и спешился, бросив Люту поводья.

– Приглашай, дед, да смотри квасу не забудь… Пошли, что ли, бояре!

Баня деда Патраша курилась у бережка, натопленная так, что брёвна стен чуть не лопались от щедрого жара. Притворив дверь, стали скидывать засаленную, заскорузлую от пота одежду. И Халльгрим с Чурилой, оставшись в чём мать родила, посмотрели один на другого с уважением.