Олег расспрашивал обо всём, и Чурила рассказывал – прятать было нечего. Почему-то воеводу особенно интересовали меряне: и кто такие, и как живут, и почему раньше давали дань булгарам, и как Чурила переманил под свою руку Барсучий Лес.

А вечером юная княгиня гордо разворачивала перед ними свои грамоты, и князь улыбался, слушая, как она читала любопытному гостю, откуда пошёл славный город Кременец и кто издавна в нём сидел…

Олег слушал с величайшей охотой. А потом принимался говорить сам, и тут вдруг оказывалось, что и к ним на море Варяжское приходили когда-то трое братьев, не менее славных, чем кременецкие пращуры… И тут уже Звениславка хваталась за бересту и костяное писало, и Чурила, не первый год потихоньку над нею смеявшийся, щурил глаза, и шрам на его лице разглаживался, пропадал.

Он смотрел на жену, прилежно выводившую буквы. Слушал вполуха и всё представлял, как она будет качать вот на этих руках маленького пискливого сына… или дочь…

Старый Мстислав из дому выползал по-прежнему нечасто. Но всё творившееся в городе и вокруг знал получше любого здорового. Усевшись на солнышке, князь подолгу наблюдал за вагирами, поселёнными у него в Новом дворе. Слушал, как они говорили между собой на своём языке, столь родном словенскому и всё-таки чужом. Как, поминая Олега, опять уехавшего куда-то с Чурилой, неизменно прибавляли: храни его Святовит…

Бог этот, Святовит, жил далеко, на острове посреди Варяжского моря, в священном граде Арконе. И туда, к руянам, рассказывали, съезжалось молиться всё варяжское побережье. Не один месяц пришлось бы человеку ехать туда из Кременца, но Боги – не люди: без помех протягивают руку над сушей ли, над морем… Или не сидел в Ладоге Рюрик, и не сновали по озёрам и рекам проворные снекки, и не становилось их, что ни год, всё больше?

– Хочу в другой ваш город сходить, – сказал однажды Чуриле Олег. – В Круглицу. С Радимом Радонежичем познакомиться хочу, посмотреть, что за муж такой буйный да гордый. Не осерчаешь?

Чурила сердиться не стал, только предупредил:

– Поедешь – доглядывай. Соседушка наш того… и вилами приветить может.

А едва закрылись за Олегом городские ворота – молодого князя призвал к себе отец.

Стоял тёплый вечер: бабьим летом звали это погожее время, когда серый плащ осени ещё раз, напоследок, показывал цветной испод… Щурясь против солнца, Мстислав смотрел на сына, шагавшего через двор. Ресницы дробили свет, и по временам старому блазнилось, будто рядом с Чурилой шли статные, широкоплечие братья – Мстислав, Ингорь, Славута, Стемид… Но стоило раскрыть глаза пошире, и сыновья исчезали.