На такой почве освобождение крепостных было невозможным. Воля могла принести кровопролитие, этого опасались по вполне объективным причинам. В 1818 году Николай Карамзин всерьез разругался с князем Петром Вяземским из-за воли для крестьян. Историк не смог получить ответа от молодого визави: как сделать, чтобы и овцы были целы, и волки сыты? Так что уступка Павла I с трехдневной барщиной уже казалась многим достаточно революционным шагом.
В следующее царствование его сын, Александр I, принял указ о вольных хлебопашцах. Между ними – шесть лет, ведь указ был принят 20 февраля 1803 года. Документ давал право освобождать крестьян и наделять их землей. Взамен крепостные были обязаны уплатить помещику определенную сумму или отработать. Разумеется, предполагалось, что вольную можно дать и без выкупа (как мы помним, такие случаи тоже были). Но массового ухода на вольные хлеба не произошло – за то время, что царствовал Александр I, указом воспользовались 47 тысяч человек[98]. Это была капля в море, всего полпроцента от всех крепостных империи. Декабрист Иван Якушкин приводил другую цифру в своих «Записках» – 30 тысяч человек обрели свободу, из них 20 тысяч – крепостные князя Голицына. И то лишь потому, что князь Александр Павлович был всем должен. Крестьяне выплатили за Голицына долги, хотя изначально Голицыну принадлежало огромное состояние. Но был грешок за князем – обожал играть! В 1799 или в 1802 году (точной даты не сохранилось) он даже умудрился проиграть в карты собственную жену, Марию Григорьевну. Счастливый новый обладатель прекрасной молодой женщины сразу же забрал «приз» домой. Он был давно влюблен в нее. Но потребовались долгие годы, чтобы Марии Григорьевне разрешили называться «графиней Разумовской», по новому мужу.
Но вернемся к отмене крепостного права. Любопытно, что император благосклонно воспринял предложение графа Аракчеева о постепенном освобождении помещичьих крестьян средствами казны[99], но воплотить этот проект в жизнь ему не удалось. Однако Царству Польскому в 1815 году император даровал Конституцию.
Не будем забывать, что об освобождении пеклись и думали не все. Крупные землевладельцы, использовавшие дармовой труд, с момента «воли» для крепостных лишались бы солидной части своего дохода. Уже упомянутый Иван Якушкин вспоминал, как пытался поговорить об этом с дядей. Тот выслушал его «с каким-то скорбным чувством», но был уверен, что племянник сошел с ума.
Хирург Николай Пирогов записал в своем дневнике, как было взбудоражено общество перед публикацией манифеста. В 1860 году он оказался в Твери (у хирурга было имение в губернии) и побывал у местного предводителя дворянства. Там уже находились полсотни человек, и все буквально бурлило от их возмущения. А в Петербурге, по его словам, выходило еще хуже – наиболее консервативные стращали остальных реками крови, которые непременно прольются: