Владыка и казаки тоже рассматривали открывшееся болото. Ёлки и берёзы вперемешку – чахлые и какие-то порченые. Осока. Заросли ивняка и бузины. Валежник – но не мягко облачённый в моховые шубы, как в глубине чащи, а голый и костлявый. Непривычное, мучительно-пустое пространство топей. Косматые зыбкие кочки и острова с больным олешником. Извилистые протоки и широкие зеркала бучил, в которых чёрная вода отдавала кровавой краснотой. Но болото не было мёртвым. Наоборот, трясины цвели.

– Где Ен-Пугол? – спросил Пантила.

– Там, – Айкони указала в сторону болота. – Надо через брод.

– Погибель души, – мрачно проворчал Кондрат Иваныч Шигонин.

Айкони понимала, что русские боятся болот. Глупцы. Они не ведают, что болота – это огромные котлы, в которых медленно варится жизнь. Из болот вытекают реки, малые и великие. Из болот вырастают горы. Болотной мглой всплывают облака – их потом до белизны высушит солнце. В прелых прорвах, как лягушачья икра, зреют и копошатся личинки лесных духов. Болота – вечно рожающая Мать, и мужчины не выдерживают этого зрелища.

Айкони не обманула: на этом месте и вправду начинался брод через топи. К стволу сосны были привалены слеги, заготовленные Нахрачом. Казаки заряжали ружья и подтягивали верёвки своих заплечных мешков.

– Гриша, может, не пойдёшь? – спросил Филофей у Новицкого.

Плечо Григория Ильича под камзолом было плотно обмотано холстом.

– Вернись к дощанику, подожди нас, – добавил владыка.

– Я пыду з тобою, вотче, – твёрдо и упрямо ответил Новицкий.

– Рану замочишь, воспалится – помрёшь.

– Нэ помру.

Пантила внимательно разглядывал Айкони, пытаясь угадать её мысли и намерения. Айкони оставалась непроницаемой. Пантила протянул ей слегу.

– Она первой пойдёт, а я за ней, – решил он.

– Нэт, Панфыл, за ниё пыду я, – возразил Новицкий.

Пантила вопросительно посмотрел на Филофея.

– Пускай Гриша идёт, – сказал Филофей. – Ну, братцы, вперёд.

Айкони молча ступила в воду, даже не потрогав путь слегой. За Айкони двинулся Новицкий, потом – Пантила, потом – Емельян и Кирьян Палыч Кондауров, потом – сам владыка, а за ним шли отец Варнава, дьяк Герасим и казаки: Митька Ерастов, Кондрат Иваныч Шигонин, Андрюха Клещ, Лёшка Пятипалов и Яшка Черепан. Чёртова дюжина на бесовом болоте.

Холодная вода поднималась всё выше и выше. Она казалась вязкой и жирной. Вокруг идущих расползалась затхлая муть. Ноги скользили на осклизлых донных буграх. Слеги упирались в нечто мягкое и непрочное. После тесной тайги простор болота вызывал оторопь, словно люди лишились защиты. Чудилось, что на них отовсюду кто-то смотрит, а не нападает лишь потому, что впереди и так ждёт беспощадное и неумолимое зло. Издалека доносились странные утробные звуки: бульканье, вздохи, травяной шёпот, тихие жалобные стоны. Наверное, так переговаривалась болотная нечисть. Над топями мелькали бесплотные тени. В небе, разбрасывая лучи, парила большая птица, но разглядеть её было невозможно – слепило солнце.