– Батька, не смей! – хрипло прошептал он.
А где-то рядом заорал Семён:
– Сани! Сани нужны!
Однако Семён Ульяныч не хотел сопротивляться смерти. Он просил Господа о знаке – он получил этот знак, и всё само собой исполнилось.
– Иссяк мой век на предательстве, – еле выговорил он.
Какой-то мужичонка в рваном треухе, расталкивая всех, уже подводил к Ремезовым свою лошадь, запряжённую в лёгкие санки-кошёвку, и Семён с Леонтием, бережно подхватив отца, переложили его в кузов на сено.
– Куда повезёте? – вдруг начали спрашивать в толпе. – Домой? Да он помрёт дома-то! Надо к лекарю на Софийский двор! К лекарю надобно!
– У меня Савраска на зиму не кована! – виновато завертелся мужичонка. – Не влезет на Прямской взвоз! Скользко!
По Прямскому взвозу до Софийского двора было напрямик – рукой подать, а в обход Алафейских гор до Никольского взвоза – долго.
– Да сами дотянем! Сами! – закричали в толпе. – Быстрее давай!
– И-и-эх! – отчаянно взвизгнул мужичонка, выхватил нож из-под полы зипуна и полоснул по гужу, который крепил оглоблю к хомуту.
Леонтий и Семён ничего не успели сделать – их оттеснили какие-то люди, отодвигающие кошёвку в сторону от лошади, а потом четыре дюжих парня взялись за оглобли и поволокли санки к Прямскому взвозу.
– Бегом, братцы! – глянув на Ремезова, приказал один из них и приналёг, и остальные тоже побежали.
А Леонтий и Семён бежали за санками. Санки понеслись сквозь толпу.
И поначалу всё было легко, но обледенелый Прямской взвоз вздымался всё круче, а склоны оврага сходились всё ближе. Люди, что карабкались по скользкому взвозу, цеплялись за столбики, вкопанные по обочинам.
– С дороги! С дороги! – хрипели парни с кошёвкой.
Люди, заполнившие взвоз, оборачивались и ругались:
– Чего пихаешь, морда! Друг за другом идём! Не ломи нахрапом! Жди! Какого барина везёте, жеребцы?
– Ремезов помирает! Ремезов!
«Ремезов!» – обеспокоенно пошелестело вверх по взвозу, и люди сразу стали расступаться, освобождая дорогу для кошёвки. Однако ретивые парни с оглоблями уже выбивались из сил на подъёме: один споткнулся и упал, другой разинул рот и побагровел, рожи у всех были мокрые.