В диком непроходимом лесу рождается страшный волк – погубитель солнца:

Мир наполняется тревожными голосами. Петухи из разных миров перекликаются друг с другом:

Их голоса заглушает лай чудовищного пса Гарма:

Свет мира померк, проклятье распространяется от богов на жилища людей. Мысли людей омрачены и спутаны из-за переворота в природе и смятения в умах, в отчаянии люди нарушают непреложные законы жизни. Братья воюют друг с другом, никто не верит ближнему; наступает новый век – век мечей и секир:

Зло вырывается из оков, сотрясая землю:

С четырех сторон света надвигается воинство мрака. Змей Мидгарда, извиваясь в бушующих волнах, устремляется на Асгард:

Беда, которую давно предсказала богиня, стала реальностью. Один сражается с волком, Фрейр сходится в бою с Суртом. Боги и великаны сражаются и погибают:

Тор обрушивает свой гнев на змея, одерживает победу и, пройдя девять шагов, падает замертво:

Солнце меркнет, земля уходит под воду, звезды срываются с неба, языки пламени поднялись так высоко, что лижут небеса. Но вот в последний раз слышится зловещий лай Гарма, мировой пожар затухает, и земля снова поднимается из моря. Боги возвращаются на Идавёлль-поле, вспоминают былые подвиги:

Земля вновь приносит плоды, возвращается Бальдр:

Поднимается новый чертог с золотой крышей. Здесь будет жить новое поколение людей – чистых сердцем и помыслами:

С небес спускается могучий владыка. Темный дракон пролетает, задевая землю крыльями, отягченными мертвыми телами. Вёльва завершает пророчество и удаляется:

Это видение поэта ближе к эсхатологической истории христианства, чем к космогонии древних германцев; нет сомнений, что на него произвели огромное впечатление апокалиптические предсказания церкви. Но здесь, как и во всех других случаях, когда речь идет о творениях живых людей, такие понятия, как «заимствование» и «влияние», не только бесполезны, но и вредны. Аналитический метод и рациональный подход не способен выявить замысел автора, раскрыть образы и идеи, явившиеся неизвестно откуда; поиски истоков и параллелей в истории религии, литературе и других областях истории бесплодны, подобный подход опустошает мир живых людей и превращает его в кучу интеллектуального мусора.

Автор поэмы не был христианином, его идеи и образы, в которых нашли выражение его надежды и страхи, не несут следов христианства. Его скорбь не была рождена христианским страхом греха и возмездия, но в своей тевтонской озабоченности при виде того, что почтение к родству подрывается честолюбием и неуемной жаждой власти, он отправляется в сокровищницу древней религии. Здесь он и находит сюжет для своей поэмы, а идеалы, которые оживляют ее образы и оформляют их в драму гибели и воскресения, уходят корнями в веру отцов. Охваченный ужасом, он смотрит на переворот времен, в котором честь – главный источник добродетели, погружается в пучину забвения, а благородные души гибнут в вихре всепоглощающей ярости. Именно святость фрита придает драматическое напряжение его поэме; именно в древнем противоборстве богов и чудовищ, приведшем к катастрофе, достигает кульминации его драма. Несомненно, поэт был знаком с христианской эсхатологией, он черпал вдохновение из апокалиптических сцен Писания, чтобы воплотить собственные мысли и интерпретировать опыт своей эпохи, эпохи викингов.