— Да откуда? Не с тобой, с мурзами своими советовался Мамай.

Смеха в глазах Дмитрия как не бывало.

— Со времен Чингиса татары в битвах на охват идут, а здесь, на Куликовом поле, вся наука Чингисова ни к чему…

— На непролазные дебри оперлись крылья русской рати, — негромко промолвил Боброк.

Дмитрий сорвал веточку и, покусывая листок, ждал, что еще скажет воевода, но Боброк замолк, словно ничего он и не говорил, словно только подумал вслух. Отбросив ветку, князь сказал сам:

— Значит, будет Мамай насквозь пробиваться, чтобы все же нас охватить. Где? Здесь! Он тоже, небось, как иные князья наши, на мосты глядит, тоже думает: «Отрежу Русь от мостов — мужество русских под корень срублю».

— Не срубит! — Этот страстный возглас опять заставил Дмитрия улыбнуться.

— Где срубить, — повторил он за Владимиром, — народ на смертный бой вышел, где же срубить, но Мамаю того не понять, не ему иго холку натерло. Не минует тебя бой, Володя, но смотри, помни: там, на поле, русские люди кровью и жизнями заплатят, чтобы здесь, в дубраве, Засадный полк стоял свежим. Последний удар твой! Последний! Не ударь раньше времени, слушай Боброка. В сече ты, в лесу он старший. Прощай!

Обняв и поцеловав сперва Владимира, потом Боброка, Дмитрий круто повернул коня и, роняя на себя росный дождь, выехал из дубравы. Владимир смотрел в густой, потревоженный скоком коня туман, вздыхал.

— Не кручинься, Владимир Андреевич, — сказал ему Боброк.

— Как не кручиниться? Что, если простоим зря?

— Не простоим! Будет нашим мечам работа. Увидишь, битва пойдет, как Дмитрий Иванович задумал.

Владимир понял: Боброк и сам в это верит, и вера его — как булат.

А Дмитрий ехал мимо белозерских, ярославских, моложских ратей полка Левой руки. Увидев его, ближние воины поднимали крик, из тумана им откликались многоголосо. Дмитрий останавливал коня, говорил:

— Братья, одно помните: лучше нам убитым быть, чем полоненным быть! Стойте насмерть!

Не было у Дмитрия других слов, да и ратники не ждали от него шелков красноречия. Из уст в уста передавали его слова:

«Лучше убитым быть, чем полоненным быть! Лучше!»

Дмитрий ехал полками.

Не окинешь поле Куликово глазом, туманом его накрыло в то субботнее утро, 8 сентября 1380 (6888) года, и лишь в мыслях видел Дмитрий: «В середине стоит Большой полк. Здесь москвичи, владимирцы, суздальцы, костромичи, смоленцы, новогородцы, смердьи рати, пришедшие со всех концов Руси; дальше полк Правой руки, там коломенцы, ростовцы, стародубцы, псковичи; впереди Сторожевой полк из переславских, оболенских, тарусских и друцких ратей; а позади Большого полка — конный полк Дмитрия Ольгердовича».