Тут можно вспомнить слова Луи-Эдуарда Шевалье о том, что «не следует искать причины социальных кризисов в эпидемиях», поскольку они лишь «срезают слой почвы, обнажая глубоко укорененное социальное неравновесие», усугубляя тем самым уже существующие настроения[504]. Чума явилась удобным поводом принудительно убрать из центральных городов колонии социально и расово неугодные классы. В Бомбее, скажем, постоянные военные рейды вытеснили из центра города полунищих индуистских и мусульманских рабочих, положив начало образованию пригородных трущобных кварталов. Не меньших успехов добились британские полисмены в Кейптауне: городской центр был полностью очищен от чернокожих, выселенных в районы, которые во времена апартеида станут именоваться «черными пятнами» [Swanson 1977: 389].

Концентрационные лагеря в Южной Африке

Концентрационные лагеря в Южной Африке

Вспышки чумы и голода 1890-х годов в Британской Индии окончательно закрепили лагерную ссылку в качестве нормативной процедуры в случае кризисной ситуации, предложив начальству прочих колоний империи готовый инструментарий с багажом наработок по опеке и контролю над малоимущими и подозрительными слоями населения, сконцентрированными в специальных лагерных пространствах. Если армейские лагеря обогатили колониальную систему организационно-логистическим опытом обустройства и коллективного пребывания во временном пространстве, то индийские концлагеря способствовали ее распространению на гражданское население. Словом, к началу следующего столетия индийские концлагеря сделались ясной и оформленной практикой, надежно встроенной в колониальную систему управления. Выработав собственные внутренние уставы, писаные и неписаные правила и управленческие процедуры, в лагерях научились успешно содержать «опасные» слои населения. Однако отлаженной в «Бритиш Радже» практике потребовалось пересечь Индийский океан и добраться до Южной Африки, чтобы подарить языкам народов мира устойчивое словосочетание – «концентрационный лагерь».

В ходе Англо-бурской войны (1899–1902) британцы раскинули сеть из более чем сотни лагерей с совокупной численностью содержащихся в них африканцев и африканеров (или буров), превышающей четверть миллиона[505]. С учетом жуткой статистики смертности – от болезней, усугубляемых природными условиями, голода, перенаселения и антисанитарии в общей сложности погибла пятая часть всех заключенных – британские концентрационные лагеря как бы сами собой встают в один ряд с советскими и нацистскими. В самом деле, многочисленные факты указывают на то, что именно южноафриканские лагеря начала XX века задали основную траекторию политического насилия, успешно подхваченную затем тоталитарными империями. Еще Ханна Арендт отмечала, что «[бурские] лагеря во многих отношениях соответств[овали] концентрационным лагерям начала тоталитарного правления; в них отправлялись “подозреваемые”, правонарушения которых не могли быть доказаны и которые не могли быть приговорены к наказанию в ходе обычного судебного процесса» [Arendt 1968: 440; Арендт 1996: 571]. После Второй мировой войны бурские националисты также публично (и, пожалуй, чересчур цинично и прямолинейно) приравнивали британские лагеря к нацистским лагерям смерти[506]. Вместе с тем стоит все же отметить, что британские лагеря серьезно различались с лагерями советского и нацистского режимов размерами, продолжительностью функционирования, а также размахом жестокости. Кроме того, южноафриканские лагеря широко применялись лишь в активный период боевых действий, а не во время затяжной конфронтации с расовыми, классовыми и политическими врагами, так что, по крайней мере, заявленную (пусть, быть может, и не глубинную) мотивацию британских лагерей также стоит отличать от советской и нацистской. Изначально лагеря планировались как мера противодействия повстанческому движению, посредством которой можно очистить театр военных действий от потенциальных партизан и отрезать противника от источников снабжения. Массовые превентивные аресты и содержание во внесудебном порядке в тяжелых условиях, несомненно, роднят британские лагеря с классическими примерами тоталитарного насилия XX века; вместе с тем пришедшая в Южную Африку из Индии XIX столетия лагерная практика сохранила традиционный колониальный императив на опеку и перевоспитание задержанных.