Рис. 9.3. Типовой план концентрационного лагеря и лагерь «неугодных».
Также внимания заслуживает медицинская помощь политическим заключенным и прочим «проблемным» обитателям лагерей. В типичном для новых политических реалий стремлении к тотальному порядку внутрисистемной организации, в британских и советских лагерях заключенные группировались в соответствии с их работоспособностью, социальным классом, политическими взглядами и тому подобными критериями. Чумные лагеря привнесли в систему отбора также и медицинский критерий, взятый в дальнейшем на вооружение и прочими лагерными учреждениями. Выше уже указывалось на сходство колониальных карантинных практик с их армейскими предшественницами, так что вовсе неудивительно, что для подавления народных волнений южноафриканские колониальные власти обратились к эпидемиологическим практикам сегрегации и изоляции. В соответствии с «рациональными и научными принципами», отточенными еще в XIX столетии, власти массово отправляли политически «неугодных» за колючую проволоку, где им, по разумению властей, предоставлялся шанс исправиться (рис. 9.3).
Концентрационные лагеря в Южной Африке задумывались одновременно и как центры оказания помощи, и как органы массового надзора и контроля. Как и в советском ГУЛАГе, самая суровая кара ожидала «политически неугодных»: «бунтовщиков», а с ними и «тех, кто не умел держать язык за зубами»[533], отдельно содержали в бараках за колючей проволокой, отправляя на самые изнурительные работы. К примеру, в лагере Блумфонтейн было устроено специальное «оцепленное проволокой пространство», прозванное Птичьей клеткой, где «во славу птиц небесных» арестанты «работали киркой и лопатой по восемь часов без передышки»[534], а в Винбурге «призывавшие нарушать закон и сопротивляться властям» сидели за «оцинкованным забором в семь или восемь футов[535] высотой»[536]. Мотивировалась подобная сегрегация противодействием заражению вредоносными идеями основной массы лагерных заключенных. Так начиналась лагерная метафоризация вполне буквального эпидемиологического языка индийских чумных карантинов.
Кроме того, горящие викторианской одержимостью чистотой и лоском британские чиновники часто ставили знак равенства между социальной и политической угрозой, в результате чего грязные бродяги и оборванные нищие попадали в те же «неугодные лагеря», что и политические заключенные. В том же Блумфонтейне, скажем, суперинтендант славился тем, что швырял «грязных бездельников» к «неугодным» в Птичью клетку[537], а лагерь в Норвалспонте и вовсе называли Свиным раем, поскольку туда попадали самые «отчаянно грязные и запаршивленные»[538]. То, что большевистские власти также отождествляли социальную опасность арестованных с политической (ведь классовый враг – угроза и общественному, и государственному порядку), применяя к ним ту же риторику о грязи, болезни и паразитах, заслуживает подробного исследования в свете идеологии британских и прочих лагерных систем[539].