— Вот ты и вернулся, дитя, — с тяжелым выдохом сказал сатир и, звучно цокая копытами, приблизился к юноше. — Я уж думал, что не проснешься.
— Что произошло? — с непониманием оглядываясь по сторонам, вопрошал Бран. — Где я?
— Ты в тронной зале Салфура. В том самом месте, где тебя все это время ждало сердце, — отстраненно ответил сатир, словно вопросы Брана были совсем уж глупыми и наводили на него тоску. — После того как я спас тебя, ты провалился в глубокий сон, проспал три дня и три ночи.
Бран взялся за голову и оторопело поглядел на сатира. Постепенно к нему возвращалась память, медленно подползая к его истерзанному рассудку подобно ядовитой змее, готовясь нанести смертельный укус и напомнить о минувших событиях.
— Нет. Не может быть, — покачал головой юноша. — Неужели все это… Толпа, голос, няня, костер… Ниса?
Одвал лишь молча глядел в никуда, выжидая момента, пока Бран полностью придет в себя, смиряясь с минувшим, осознает случившиеся и попытается перебороть настигнувшее его отчаяние.
— Что я натворил? — скрипя зубами спросил юноша. — Я не пришел на помощь Нисе! Почему?!
— Потому что ты не мог, — раздраженно бросил сатир. — Потому что если бы попытался, то умер бы сам.
— Ну и что? Даже если так, я должен был спасти ее! Я должен был…
Юноше тяжело давалось сдерживание собственных чувств. Он всем своим сердцем желал заплакать, выпустить их наружу, но все не пережитые эмоции застряли у него в горле, не желая выплескиваться через край, не желая освободить его от тяжкого бремени.
— Это все он… Этот чертов голос! Он не давал мне ступить и шагу! Он уговаривал бежать и бросить Нису сгорать заживо! — неожиданно перейдя на крик, воскликнул Бран. — Откуда этому взяться в моей голове?
— Это голос разума, дитя! Именно он призывал тебя к спасению собственной жизни!
Сатир вплотную подошел к Брану. Его ярко-желтые глаза сияли, а из ноздрей выходили клубы пара. Одвала явно раздражало поведение юноши, его напрасные терзания, и Бран это отчетливо ощущал.
— Это твой голос. Ты просто боишься это признать, — продолжил сатир.
В смятении Бран отошел на несколько шагов. Возможно, Одвал говорил правду, и именно трусость, скрытая глубоко внутри его сознания, не дала ему спасти подругу.
«Неужели я настолько трусливое чудовище, прячущееся за спины своих друзей? Неужели это действительно был мой собственный подавленный голос? Все они пожертвовали собой ради других, а я настолько жалок, что не смог уберечь Нису?»
— Это часть тебя. Наиразумнейшая часть, я бы сказал, — настоятельно произнес сатир. — Смирись с этим, мальчик мой, и прими как данность.