Ксантипп шел, держа за руку Агаристу, их дети следовали за ними. Эпикл прошлой ночью принес им новости, которых все боялись. Сейчас он шагал рядом со своими старыми друзьями, поднимаясь по крутой тропинке к великому камню Афины, самая священная часть которого возвышалась над всеми. Здесь стояли когда-то дворцы, сюда приходили цари, давно превратившиеся в прах. Сюда обращались все взоры, когда нависала угроза, здесь искали убежища. Для тех, кто брел устало наверх, Ареопаг и Пникс остались далеко внизу, уменьшенные высотой и тенями. Под угрозой войны именно здесь в молчаливой вере собравшихся билось сердце Афин.

У Эпикла вдруг навернулись слезы на глаза, но он ничего не сказал и только покачал головой, когда Ксантипп с беспокойством оглянулся. Объяснения испортили бы все. Эпикл знал, что это утро, этот путь к священному месту с друзьями, знакомыми и незнакомыми людьми, останется с ним навсегда, как остался рассвет перед Марафоном, десять лет и целую жизнь назад.

Заполнены были даже склоны Акрополя. Сбившись в плотную массу, словно севший отдохнуть огромный пчелиный рой, десятки тысяч людей стояли, освещенные золотыми лучами утреннего солнца. Ксантипп услышал, как кто-то прошептал его имя и произнес благословение, которое тут же подхватили другие голоса. Афиняне вернули его из изгнания и считали себя в ответе за него. За несколько недель, прошедших после возвращения, он успел почувствовать, что в городе его знают и узнают, как никогда раньше. Возможно, они просто не хотели ошибиться, но груз их надежд лежал на его плечах. Он признался в этом Фемистоклу, и на этот раз здоровяк только кивнул и сжал его плечо. Фемистокл понял.

Узкая тропинка оставалась открытой, и Ксантипп прошел сквозь толпу на самый верх, где стоял древний храм Афины Паллады, богини города. Рядом с ним возвышался новый храм, все еще недостроенный, посвященный девственной Афине Парфенос. Прекрасные новые колонны и вырезанные в стенах рельефы сияли золотом. На этой высокой скале были воздвигнуты статуи убийц тиранов, даже мраморная фигура, названная в честь павшего при Марафоне Каллимаха. Там отражалась вся история города. И боги смотрели сверху.

Зажженные в темноте лампы проливали свет на город внизу, но когда Ксантипп привел свою семью, чтобы встать вместе с остальными, лампы погасили одну за другой. Взошло солнце.

Фемистокл пришел с группой молодых мужчин и женщин, которые, по всей вероятности, были его дочерьми и сыновьями. Рядом стояла его вторая жена, и именно ее присутствие подействовало на Ксантиппа странным образом – даже волоски на шее зашевелились. Все те годы, что он знал Фемистокла, этот человек старательно отделял свою политическую жизнь от семейной.