Оглядев Акрополь, Ксантипп увидел всех, кого знал. Все эти люди собрались в одном месте, чтобы воскурить благовония и помолиться Афине перед лицом приближающейся войны. Аристид пришел в нагруднике и поножах, но без своих обычных лохмотьев и, может быть, поэтому выглядел странно воинственным. Вокруг него, подчеркивая особый авторитет этого человека, собралась группа гоплитов. У стены храма вместе с друзьями стоял молодой Кимон. Присутствовали архонты совета ареопага и все эвпатриды. Куда бы ни посмотрел Ксантипп, он видел лица из своего прошлого, постаревшие за годы его отсутствия. Он вдруг понял, почему Эпикл споткнулся на тропинке и почему у него покраснели глаза.

Это все, чем они были, все, что они сделали из камня, тканей и законов, хрупкое, как детская жизнь или подброшенная в воздух позолоченная чаша.

Жрецы и жрицы Афины вышли к огромной толпе. Другие жрецы из разных храмов поклонились им, отдавая первенство дня богине. Жрец Аида опустился на колени в пыль. Даже смерть уступила ей дорогу.

Ее прислужницы в белых одеждах несли кинжалы и серпы, как и подобает богине-защитнице, богине домашнего очага. Подняв ветви цветущего амаранта, женщины запели, и Ксантипп закрыл глаза. Рядом, такой же высокий, как отец, стоял его старший сын Арифрон, и Ксантипп обнял парня свободной рукой. Перикл и Елена тоже подступили ближе, и теперь они стояли как одна семья, объединенная благоговением и молитвой. Весь его народ сплотился в надежде, отчаянии и вере.

В жертву принесли барана, кровь которого пролилась на золотые блюда. Служба закончилась словами Афины, ее обещанием защищать жителей города. Она поклялась вооружить их и научить воевать. Ее щитом была их воля и сила. И столь велика была сила этих слов, что у Ксантиппа перехватило дыхание, и он пришел в себя, только когда снова воцарилась тишина и люди начали спускаться – к своей жизни и городу внизу.

Когда служба закончилась, он испытал облегчение и поймал себя на том, что улыбается детям. Он старался не смотреть на море, когда стоял там. Перикл указывал на далекую темную линию. На таком расстоянии даже мальчик с зоркими глазами не мог разглядеть очертания ожидающих их греческих галер.

Эти корабли стояли на якоре в проливе между Пиреем и островом Саламин, ожидая возвращения экипажей, ожидая, когда их разбудят для дела.

Спускаясь с холма, Ксантипп сжал руку жены. Агариста посмотрела на него.

– Ты помнишь, что я сказал тебе утром перед Марафоном? – негромко спросил он.

Эпикл поднял на них взгляд и сразу отвернулся, став незаметным.