– Значит, проход есть? – снова спросил Мардоний. – Проход для армии?

Полководец заметно приободрился.

– Да. Склоны отвесные, но до самого моря горы не доходят. Там есть узкая полоска… Камнепад и песок… – Она вскинула голову, вспомнив слово. – Фермопилы. Так называется проход.

– Я пройду по нему, – внезапно заявил Ксеркс. – В честь моего отца я ступлю на греческую землю.

Он заметил, что Мардоний удивленно моргнул, но промолчал, обдумывая ответ. Прежде чем он успел выдать какое-либо возражение, Ксеркс продолжил:

– У флота хорошие командующие. Мое присутствие здесь не жизненно важно. Мардоний говорит, что эти горы – последнее большое препятствие перед равниной, ведущей к Платее и Афинам – двум городам, которые послали людей к Марафону. Я бы предпочел увидеть, как они горят, чем оставаться с флотом.

Он не стал добавлять, что при мысли о ночлеге на твердой земле испытал почти болезненное желание.

Мардоний, ограниченный теснотой помещения, лишь склонил голову и сказал:

– Это было бы для нас огромной честью, великий царь.

Ксеркс еще раз взглянул на галикарнасскую царицу. Артемисия закусила губу, уставившись на карту и погрузившись в воспоминания.

Довольный принятым решением, Ксеркс обратился к собравшимся:

– Передайте всем: с этого момента – боевая готовность.

Глава 42

Глава 42

Триера с шумом рассекала волны. Ксантипп стоял на носу и, подавшись вперед, поглядывал по сторонам. Он испросил у Фемистокла разрешения отправиться на разведку с двумя другими кораблями, и теперь вся троица скользила по темно-синим водам. Эпикл стоял рядом с ним с другой стороны, обхватив рукой высокую резную балку. Фигура Афины смотрела вместе с ними, отведя руки назад, как будто ей тоже нужно было держаться. Внизу бронзовый таран врезался в волны, с которых слетала белая пена. Хотя никто не произнес ни слова, на лицах читалось радостное возбуждение.

На этом отрезке ширина пролива была не больше пятидесяти или шестидесяти стадиев, и земля по обе стороны вздымалась низкими бурыми холмами. Будь это суша, такое расстояние стоило бы одного утреннего перехода. Греческий флот прошел через узкую точку Халкиды едва ли в шесть рядов, после чего рассредоточился, чтобы заполнить пролив, более широкий, чем Геллеспонт. Всеми овладело восхитительное чувство выискивающей добычу волчьей стаи.

Выбрав этот курс, они шли медленнее, чем могли бы, если бы рискнули выйти в открытое море, но здесь не приходилось опасаться, что половина будет разбита штормом или большими волнами. Море за прикрывшей их полоской суши было слишком опасно для военных кораблей. Даже идя под парусом в спокойных водах, Ксантипп видел, как раскачиваются и кренятся галеры, напоминая в такие мгновения обычные деревяшки. Ксантипп надеялся, что и персидские военные корабли будут такими же или даже более хрупкими в незнакомых водах, вдали от родных городов, вдали от суши. Он вдруг осознал, что афиняне – прирожденные моряки, люди, влюбленные в море и во все те ремесла, что связаны с ним. Возможно, это имело значение.