Боевые галеры шли нос к носу и таран к тарану. В самой идеальной линии соседние триеры, случалось, проходили на абордажном расстоянии одна от другой и даже терлись бортами. Опасность в таких ситуациях грозила прежде всего гребцам. Фемистокл сцепил пальцы за спиной, представив, как ломают кости людей вырвавшиеся из рук крепкие деревянные весла.
На маневрах произошел несчастный случай. Столкнулись два корабля, и несколько афинян мгновенно стали калеками. Результат видели все: с десяток мертвых и получивших переломы сняли с борта и отправили в порт. Урок – и предупреждение – был достаточно ясен. Одно столкновение по касательной может лишить галеру возможности двигаться, оставив ее беспомощной против удара ниже ватерлинии.
Решение заключалось в том, чтобы келейст и команды гребцов были готовы убрать весла с одного борта, как только они узнают, в какую сторону надо повернуть. Абордажные команды стояли наготове со щитами, мечами или копьями на палубе, ожидая скрежета и криков нерасторопных с обеих сторон.
Фемистокл почувствовал, что у него пересохло в горле. Наверное, во рту у Ксантиппа тоже как будто полно песка и пыли. Пожалуй, это и запомнилось лучше всего из тех ощущений, которые Фемистокл испытал на Марафоне много лет назад.
Кто-то похлопал его по ноге, и он посмотрел вниз – парнишка-сигнальщик протягивал ему мех с водой.
– Спасибо, – поблагодарил Фемистокл.
Вытащив затычку, он направил в рот струю теплой, как кровь, воды. Полегчало. Он улыбнулся, а мальчишка просиял от счастья.
Теперь, когда два флота разделяло расстояние в несколько дюжин корпусов, их скорость, казалось, возросла.
Море было спокойно, но тысячи весел с силой взбивали его в пену. Фемистокл еще раз призвал приготовиться. На нем был бледно-голубой гиматий поверх нагрудника, а шлем лежал наготове у ног. Немногие из абордажных команд носили бронзовые доспехи, которые не оставляли шансов выжить при падении в воду.
Фемистокл внезапно ощутил себя беспомощным наблюдателем, сердце которого трепещет в груди. На шее у него висела серебряная монета с изображением совы Афины, которую дала ему мать. За десятилетия он отполировал монету собственной кожей и теперь поцеловал ее, надолго прижавшись губами.
Впереди Ксантипп и спартанцы врезались в персидский флот.
Фемистокл услышал крики. Он вдруг понял, что стоит, опустив подбородок, как будто собирается выйти на бойцовский круг. Почти то же самое и вместе с тем другое. На кону его жизнь, но на этот раз он не одинок. Его люди были рядом. Они выстоят или падут вместе.