Однако по прошествии времени поэт убедился в том, что слова Ростопчина не были такими уж безумными. Армия под командованием Старика так и не выиграла ни одного мало-мальски серьезного сражения, а роковую роль в победе над Наполеоном сыграл именно пожар Москвы, озверевший народ, взявшийся за вилы и топоры, да суровая зима. Глинка, наперекор мнению москвичей, не страшась за собственную репутацию, во всеуслышание заявлял, что Россия много обязана Ростопчину своим спасением. И конечно же он принял приглашение губернатора, приехал и был им сердечно расцелован в обе щеки.

— Что нового пишешь? — первым делом поинтересовался граф.

— Да вот хочу в «Русском вестнике» напечатать рассказы наших героев о войне, — поделился Глинка, — только герои-то все либо в Пруссии, либо в сырой земле, вечная им память…

— А мне тут, знаешь, на днях Петр Иваныч во сне явился. Весь в орденах, бравый такой, веселый! — ни с того ни с сего вставил губернатор и вытер набежавшую слезу. Он не мог без волнения вспоминать о Багратионе. — Звал меня ехать с ним в Париж, к жене его. Вот ведь как бывает, дорогой мой Сережа, человек не жалеет живота своего за Отчизну, а жена в Париже содержит салон!

— Так ведь она полячка, — напомнил поэт.

— Ну что за гибкий народец, ей-богу! — хотел было оседлать любимого конька Ростопчин, но в это самое время в залу вошли князь Белозерский с сыном. Мальчик с трепетом сжимал в руке бонбоньерку, перевязанную синим атласным бантом, в тон его голубому фраку. Костюм Борисушки был сшит самым модным портным из самых дорогих материалов, какие не всякий щеголь мог себе позволить. Ребенок стал похож на роскошную куклу из витрины модного магазина. На его фрак пошло атласистое сукно небесно-голубого цвета, панталончики, длинные, на взрослый манер, ловко облегали его стройные ножки, на кружевном богатом жабо сверкали бриллиантовые пуговицы величиной с лесной орех, жесткий парчовый галстук высоко подпирал нежный детский подбородок, заставляя мальчика по-птичьи крутить головой. «Мой сын должен быть безукоризненно одет для выхода в свет, по последней парижской моде», — наказывал Илья Романович портному-французу, и тот с пониманием кивал, снимая мерку с маленького аристократа.

Губернатор представил Белозерскому Глинку, и князь не без ехидства заметил:

— Ваш «Русский вестник», не в пример многим, журнал весьма оригинальный. Только вот не слишком ли он поэтический? Трудно его читать!

Глинка очень остро чувствовал и переживал уколы в свой адрес, по-детски терялся в такие минуты, но Ростопчин, который, напротив, при любых обстоятельствах находил нужное словечко, за что и был в свое время обласкан Суворовым, поспешил к нему на помощь.