Скандальное бегство Каталины, разумеется, не укрылось от внимания графа Обольянинова, который все время не спускал с дочери глаз. Как только она покинула залу, он тотчас ринулся вслед за ней. Однако в анфиладе дворца, где кроме слуг в этот час никого не было, ему неожиданно преградили дорогу двое людей, одетых во все черное.
— В чем дело, господа? — раздраженно обратился он к ним.
— Вы арестованы, граф, — раздалось у него за спиной.
Обольянинов с кошачьей гибкостью обернулся. Рядом стоял молодой человек высокого роста, приятной наружности.
— По какому праву… — начал было Семен Андреевич, но тот не дал ему договорить.
— Вы обвиняетесь в шпионаже, — заявил Нахрапцев.
— В шпионаже? Вы с ума сошли! — Граф рассмеялся отрывистым смехом балаганной марионетки. Одновременно в руке у него тускло блеснул неизвестно откуда взявшийся длинный нож. Обольянинов сделал фехтовальный выпад, нанося противнику удар в сердце. Нахрапцев вскрикнул и осел на пол.
Граф в прыжке развернулся к двум оторопевшим шпикам и прошипел:
— Посторонись, не то кишки выпущу!
Вдруг в голове у него раздался оглушительный треск, в глазах вспыхнули и померкли фосфорические зарницы. Это подоспевший сзади Савельев, по старой гусарской памяти, с размаха заехал ему кулаком в ухо. Граф лишился чувств.
— Вяжите его, черти такие! — крикнул статский советник шпикам и склонился к натужно сипевшему Нахрапцеву.
— Как ты, Андрей Иваныч? — Он осторожно приподнял его голову, подсунув под нее ладони.
— Что ж, Дмитрий Антонович, — прошептал тот, едва шевеля губами и тщетно пытаясь улыбнуться, — приходится помирать…
Крахмальная манишка на груди коллежского секретаря намокла от крови. По бледному лицу струился пот. В чертах неотвратимо проступало нечто восковое.
— Доктора! Живо, доктора, раззявы! — закричал Савельев на возившихся рядом шпиков. — Стояли тут и любовались, как его режут?! Да я вас! Я вам!..
Шпиков ветром сдуло. Рядом осталось только неподвижное тело графа, туго перевязанное срезанным шнуром от портьеры, на манер вареной колбасы. Нахрапцев вдруг перестал сипеть и сомкнул веки. В комнату неторопливо вошел рослый лакей, но, увидев страшную картину, опрометью бросился вон. Савельев проводил его отсутствующим взглядом. Никогда еще успешно завершенная операция не приносила ему так мало удовлетворения.
Глава четырнадцатая,
Глава четырнадцатая,