Вдоль стены вилась дорога, ведущая к морю. На ней, освещенная луной, стояла крепкая повозка. Кучер, в низко надвинутом клобуке, оставлявшем лицо в тени, с трудом удерживал сытого вороного жеребца, двое молодцов лихой наружности с мечами у поясов охраняли повозку сзади. Родригес быстро взобрался в повозку, остальные последовали его примеру, и застоявшийся жеребец резво взял с места.

Сантьяго посматривал то на проплывающую мимо блестевшую в лунном свете крепостную стену, то на черную тень, которую она отбрасывала в сухой ров, почти примыкавший к дороге, то на мерно перекатывающиеся под искрящейся шкурой мышцы жеребца. Несмотря на весь ужас положения человека, спешащего предавать родину и веру, Сантьяго был заворожен красотой ночного пейзажа. Юноша никогда не бывал в этом месте, а тем более в такое время, копыта жеребца мерно отбивали ритм по дороге, пересвистывались невидимые в темноте птицы, ночной бриз приносил с материка ароматы далеких лугов. Он вдруг окунулся в покой и непонятный уют; далекое стало казаться близким, чужое – понятным, а трудное – доступным и простым.

Наваждение закончилось весьма прозаическим образом: жеребец поднял хвост, громко выпустил газы, ароматные куски повалились под колеса повозки, и облако вони немедленно вернуло Сантьяго к прежнему состоянию напряженного беспокойства.

Сияющая серебром полоса моря приближалась с каждым оборотом колес повозки, и вскоре справа показались Мусорные ворота. Сантьяго успел их хорошо рассмотреть тем утром, когда он в одном нижнем белье стучал в калитку, требуя пустить его в город, а из-за калитки доносились грубые шутки и безжалостные насмешки стражников.

Когда повозка поравнялась с воротами, кучер по знаку Родригеса натянул вожжи, разогревшийся жеребец недовольно зафыркал, но остановился. Из чернильной тени, плотно прилепившейся к стене, вынырнули четыре фигуры и, спотыкаясь, поспешили к повозке. В руках они держали дорожные сумы, сильно затруднявшие передвижения. Родригес спрыгнул на землю, помог незнакомцам забраться на повозку, поднял сумки, забрался сам, кучер отпустил вожжи, и нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу жеребец резво побежал по дороге, ведущей через мусорку.

Новые пассажиры оказались напротив Сантьяго, поднимающаяся луна светила прямо им в лица, и он смог спокойно их рассмотреть. Двое мужчин и две женщины были, судя по покрою одежды, форме носов и разрезу глаз, соплеменниками Хайме Родригеса. Одна пара лет под пятьдесят, вторая немного старше Сантьяго. Они сидели молча, нахохлившись и не глядя на попутчиков, точно люди, пережившие несчастье и опасающиеся расспросов о нем.