Вот раздаётся деланно хриплый, под Высоцкого, голос Самокатова, признанного нашего «пахана». Надо сказать, что кличка его — Федя Камаз — вполне соответствовала образу. Чем-то неуловимым — грубыми чертами лица, габаритами, сверкающей фиксой во рту, манерой шумно передвигаться, кряжистостью и коренастостью, а также своей неподражаемой стоеросовой прямолинейностью — Самокатов сильно напоминал сей достойный автомобиль.

Федя начал просто и без прикрас:

— А я вот на гражданке в три секунды один трех кадетов вырубил!

— Да ты чо! Это ты как? — все с уважением смотрят на Самокатова, одобрительно кивают, приготовившись внимательно слушать. Бросив косой взгляд в мою сторону, Камаз прикинул, насколько хорошо мне будет слышен его рассказ. Прибавив на всякий случай на полтона громкости, он заговорил подчёркнуто развязно, растягивая и коверкая слова. По его мнению, именно так должны были говорить авторитетные уголовники. Самокатов так сипел и хрипел, так надрывался, что со стороны могло показаться, что он из последних сил тужится в туалете.

— Ну чо? Иду я, значит, со своей тёлкой по пришпекту. Навстречу трое. Суки! Смотрю, бля-ааа… — кадеты! Один, сучара, на мою чувиху пялится. Я ему: «Ты чо, сука, пялишься?» А он, сука, лыбится! Ну ты бля, прикинь?! Я им: «Шааа!!!» Они ноль внимания! Я — бац! Бац! Двое лежат. Третий на меня… Ну ты прикинь! Урод! Я ему бац в рыло! Тоже вырубился! — Федя бросает на меня красноречивый взгляд. Все вокруг глядят на него с подобострастным обожанием.

— Я если чо — второй раз не бью! С одного удара вырубаю! Меня лучше не трогать! Я этого не люблю! — входит в раж Самокатов. — Если ко мне хорошо, и я тоже! Если по-другому — сразу в рыло! Я такой! У меня удар — тонна! Да я, если что…

Видимо, для закрепления произведенного на слушателей эффекта Федя встаёт и, как заправский боксер, начинает ожесточённо боксировать с тенью. Нанося воображаемому противнику сокрушительные удары, он то и дело восклицает:

— Ха! Ша! На! Хрясь!

Возможно, этим он рассчитывал окончательно меня деморализовать и привести в душевный трепет. Но его усилия оказались напрасными. Не обращая внимания на Федины телодвижения, я встаю и, двигаясь по среднему проходу мимо, слегка его отстраняю.

— Самокатов! Ты что это тут размахался? Мельницу изображаешь? Ну-ка подвинься, пройти дай!

Озадаченный ли таким игнорированием, или просто перестаравшись, потеряв равновесие, Самокатов со всего маху попадает кулаком по боковине железной койки. Раздается характерный костяной звук, да такой звонкий, что мне самому становится больно.