Ну ладно, предков лучше не трогать, пусть лежат себе спокойно и не переворачиваются в гробу. Мы лучше поговорим о другом. О том, например, что на флоте мелочей не бывает и извечная надежда на русский авось до добра никогда не доводит. И о том ещё, что правильно заполненная документация не только надёжно прикрывает зад в случае неожиданной проверки или какого-нибудь глобального «катаклизьма», но порой спасает и от неприятностей личного плана. На память мгновенно приходит история из моей курсантской юности. Замечу сразу, что история эта окажется по зубам только людям, имеющим за спиной хотя бы минимальное советское прошлое. Тем, кто не учился в советском вузе или хотя бы в школе, тут мало что будет понятно. Родившимся же после 1991 года советую вообще не напрягать мозги. Следующие пару страниц можете перекурить, пивка долбануть или в этом… как его… в гаджете поковыряться.

Вам же, уважаемым моим читателям из славного прошлого, позволю напомнить, что основными предметами в советских вузах считались тогда не физика, не высшая математика, не начертательная геометрия. И даже в узкоспециализированных институтах, готовящих химиков, астрономов, строителей и моряков, главными предметами были отнюдь не химия, не астрономия, не сопромат, не навигация, а история КПСС, научный коммунизм, марксистско-ленинская философия и политическая экономия. В связи с этим не буду долго объяснять, какое значение придавалось преподавателями этих наук вопросу изучения и конспектирования первоисточников классиков марксизма-ленинизма. В военном вузе требования оставались такими же, как и в гражданском, только жёстче, утрированнее, а порой и совсем были доведены до маразма.

Будучи по складу ума не физиком, а лириком, я по гуманитарным предметам особо не заморачивался. Чтобы сдать экзамен, скажем, по истории КПСС, мне ничего не надо было зубрить и записывать. Достаточно было один раз прочитать нужные главы учебника — и твёрдая пятёрка была обеспечена. Но существовал порядок, согласно которому каждый курсант обязан был иметь тетрадь конспектов первоисточников и каким бы ни был умным, без такой тетради до экзаменов не допускался. Вот и приходилось плодить макулатуру, бесцельно переписывая работы Маркса, Энгельса и Ленина. А с началом перестройки в эти ряды затесался ещё и Горбачёв.

Какое-то время я пыхтел, напрягал глаза, мучился. И благо, если бы своими трудами мог бы когда-то воспользоваться, но, имея отвратительный почерк, я свою писанину и сам-то не мог разобрать. Пришлось искать способы, как упростить себе жизнь. Где-то к средине первого курса я изобрёл оригинальную методику: старательно переписывал из первоисточника первую страницу, а потом писал всякую галиматью. Иногда, как чукча в чуме, что вижу, то пою, иногда какие-то свои мысли. Но в основном писал стихи, которые знал наизусть, тексты песен и всё, что приходило в голову. По новой методике на работу с первоисточниками уходило гораздо меньше времени. Моя тетрадь пухла от великих мыслей, как пузатый буржуин на пропагандистском плакате в Ленинской комнате, была уже самая толстая в роте, и меня даже начали ставить в пример.