— Почему вы не дали мне умереть? — спросил Форсберг.

— А почему вы не дали жить Тересе Камарайо? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— Потому что больше не мог. Я вынужден был от нее избавиться.

— Ну, хорошо, — терпеливо сказал Рённ. — А почему-вы вынуждены были от нее избавиться?

— Я не имел иного выбора. Она бы разбила мне жизнь.

— Ну, кажется, она и так разбита, — молвил Гюнвальд Ларссон.

Врач строго посмотрел на него.

— Вы не понимаете, — сказал Форсберг. — Я велел ей больше не приходить. Даже дал денег, хотя у самого не очень много было, а она все-таки…

— Что вы хотели сказать? — мягко спросил Рённ.

— Она меня преследовала. Когда я в тот вечер вернулся домой, она лежала в моей кровати. Голая. Она знала, где я обычно кладу запасной ключ, и залезла в квартиру. А моя жена… моя невеста должна вот-вот прийти. Не было другого выхода…

— А потом?

— Я вынес ее в холодильную камеру.

— И вы не боялись, что там ее кто-нибудь найдет?

— От камеры было только два ключа. Один у меня, а второй у Ниссе Ёранссона. А Ниссе тогда не было.

— Сколько вы ее там держали? — спросил Рённ.

— Пять суток. Я ждал, пока пойдет дождь.

— Так, вы любите дождь, — заметил Гюнвальд Ларссон.

— Как вы не понимаете? Она же в один миг разбила бы мою жизнь. Все разрушила бы, что я запланировал.

Рённ кивал головой. Пока все шло наилучшим образом.

— Где вы взяли автомат? — внезапно спросил Гюнвальд Ларссон.