Сначала их разбили на смены. Но получилось, что свободный от смены не мог усидеть на месте и обязательно тащился в цех: посмотреть всё ли в порядке и как дела? Подключать новых было бы бесполезно. С ними вышло бы больше мороки.

– Нет, никого не надо, – отвечал Славка на вопрос Иркина, – ничего, вроде бы, и теоретик, оказывается, человек.

Мокашов был рядом, он слышал ответы Славки, но ничего не говорил. Звонили они из кабинета начальника КИСа, и здесь громко был слышен голос диспетчера по громкой связи, гремевший на весь цех.

Последние дни по-разному сказались на каждом из них. Мокашов стал удивительно рассеян, а Славка молчалив. Они договорились о возможности хранить всю испытательную техдокументацию в сейфе, рядом с баррикадами пультов, и это облегчало дело. Теперь не нужно было бегать полдня, разыскивая нужную инструкцию, и приходить в ужас от того, что кто-то её уже востребовал и унёс. Мокашов быстро находил нужное, и без слов показывал Славке.

Он и сам замечал в себе некую перемену: сделался спокойней и ответственней, не реагировал на каждой дребезг, и определяющие всё больше считались с ним.

– Ну, теоретик, – говорил Славка, – Беги, советуйся со своим начальством.

– Ты о чем? – спрашивал Мокашов и, как правило, отвечал:

– Это не по нашей части.

– Смотри, закопаешься. Лучше в отдел позвони.

– Думаешь, лучше?

– Только не напутай. Берёшь на себя всю полноту ответственности?

Но Славка понимал, что Мокашов теперь машину знает лучше других и разбирается в документах, а документы более надёжный источник, чем слова.

– Не суетись, покажи Вадиму. Отчего не посоветоваться с умными людьми?

– Ничего, – отвечал Мокашов, – перебьёшься.

Теперь по большинству вопросов, минуя Вадима, обращались прямо к нему.

Несмотря на некоторые задержки, они даже опережали график испытаний, и в целом дело уже шло к концу. Но в этот день испытания затянулись. Несколько раз давали отбой по вине пятого отдела. Не проходила команда на отстрел антенн. Все порядком устали, и когда прозвучала команда отбоя, до Мокашова не сразу дошло, что это всё, конец.

Он сидел согнувшись, заторможённый и по-прежнему смотрел на пульт, так что Славке пришлось его одёрнуть:

– Заснул? Прощайся с объектом. Теперь встретишься с ним разве что на космодроме. Отверни разъёмы, а я сие мгновение…

Мокашов поворачивал разъёмы пульта и думал: «Отчего они не отвёртываются?» Он потянул и увидел, что уже давно впустую вращал.

«Сейчас бы музыку, – подумал он. – Марши, чтобы в горле щипало. Да, и поесть не помешало». В КИСе убирали стенды, было тихо, часть ламп уже успели выключить и в зале стало полутемно.