— Но королева все-таки королева, она имеет право казнить и миловать. А бордосцы только бунтовщики.
— Увы! Поэтому они будут щадить еще менее, — возразила Нанон, — но говорите, что вы будете делать?
— Еще сам не знаю, но положитесь на меня.
— О, — сказала Нанон, стараясь приподняться, — он не умрет, я даже отдам себя жителям Бордо, если это будет нужно.
— Успокойтесь, дорогой друг, это дело мое. Я виноват, я и поправлю дело, клянусь честью дворянина! В Бордо у королевы есть еще друзья, стало быть, вам нечего беспокоиться.
Обещание герцога вырвалось прямо из души.
Нанон прочла в глазах его, что он убежден в своих словах, откровенен и хочет сдержать обещание. Она так обрадовалась, что схватила герцога за руку и, с жаром поцеловав ее, закричала:
— О, монсеньер! Если вы успеете спасти его, как я буду любить вас!
Герцог был тронут до слез: в первый раз Нанон говорила с таким чувством и подавала ему такую надежду.
Он тотчас вышел, еще раз уверив Нанон, что ей нечего бояться, потом позвал самого верного и ловкого своего слугу, приказал ему отправиться в Бордо, пробраться в город, если б даже для этого пришлось ему перелезть через стену, и передать адвокату Лави следующее послание, написанное рукой герцога:
«Всячески постараться, чтобы ничего дурного не случилось с господином де Канолем, комендантом крепости, находящимся на службе его величества. Если этот офицер арестован, как мы предполагаем, освободить его всеми возможными средствами, подкупить тюремщиков и дать им столько золота, сколько они попросят, даже миллион, если нужно, и, кроме того, дать слово от имени герцога д’Эпернона, что их непременно назначат на службу в один из королевских замков. Если подкуп не удастся, применить силу и не останавливаться ни перед чем: насилие, поджог, убийство — все будет прощено. Приметы его: рост высокий, глаза карие, нос с горбинкой. В случае сомнения спросить: «Вы ли брат Нанон?» Действуйте как можно скорее: нельзя терять даже минуты».