– Водки тебе? Или розового?

– У тебя и то, и то есть?

– А зачем же Клавка живёт на свете!

Я засмеялся. Я уже пьян был заранее.

– Налей розового.

Клавка быстро ввинтила штопор, бутылку зажала в коленях, чуть покривилась и выдернула пробку. Я смотрел, как она наливает в фужеры.

– Себе тоже полный.

– Конечно, полный. За то, что ты жив остался. Ну, дай я тебя поцелую. – Клавка ко мне нагнулась, голой рукой обняла за шею, поцеловала сильно и долго-долго. Даже задохнулась. – Ну, живи теперь. Меня хоть переживи.

Она смотрела, прикусив губы. И я себя снова чувствовал молодым и крепким, жизнь ко мне вернулась. Я уже пьян был по-настоящему – и вином, и теплом, и Клавкой.

– Клавка, тебе идти надо?

– Конечно, надо. Но ты же меня дождёшься?

– Дождусь.

– Не умри, пожалуйста. Не умрёшь?

Она подошла к двери – без туфель, в чулках, – задвинула замок.

– Клавка, тебя же там хватятся…

– Ну, хватятся. Разве это важно?

– Что же важно, Клавка?

Она мне не ответила. А важно было – как женщина повернула голову. Ничего важнее на свете не было. Как она повернула голову и вынула колючие серёжки, положила на столик; как вскинула руки и посыпались шпильки, а она и не взглянула на них, и весь узел распался у неё по плечам; как она смотрела на иллюминатор и улыбалась – наверно, что-то ещё там видела, кроме голубой воды, – как завернула руку за спину, а другой наклонила ночник, и как быстро сбросила с себя всё на пол и переступила…

6

– Понравилась я тебе? Скажи…