По озеру к становищу, что-то напевая, приближалась женщина. Голос ее разносился над гладкой как зеркало водой подобно напеву флейты, с каждой секундой все громче и громче. Вот послышались равномерные удары весел; несколько позже стали различимы слова песни – слова на чистейшем греческом языке, самом лучшем из всех существовавших тогда языков для выражения страстной печали.
Элегия (Из египетской лирики)
Элегия
(Из египетской лирики)
Допевая последние слова песни, девушка миновала группу пальм, у которой стоял Бен-Гур. Последнее слово – прощай! – легло на душу Бен-Гура всей сладкой тяжестью разлуки. Через несколько секунд лодка без следа растворилась в густой темноте южной ночи.
Бен-Гур испустил протяжный вздох, почти неотличимый от стона.
– Я узнал ее – это дочь Балтазара! Какую прекрасную песнь она пела! И как прекрасна она сама!
Перед его мысленным взором всплыли ее большие миндалевидные глаза, чуть прикрытые опущенными веками, нежные розовые щеки, пухлые губы с ямочками в уголках и изящная гибкая фигура.
– Как же она прекрасна! – повторил он.
Сердце его страстно забилось в его груди.
И вслед за этим образом другое лицо всплыло из глубин его памяти, более молодое и почти столь же прекрасное – пусть не столь страстное, с еще неизгладившимися следами детства, но еще нежнее.
– Есфирь! – улыбаясь, произнес он. – Как я и пожелал, мне была послана звезда.
Он повернулся и медленными шагами направился к своему шатру.
Его жизнь была переполнена горечью и планами отмщения – в ней не было места для любви. Стал ли этот миг началом счастливой перемены?
И если в душе человека, вошедшего в шатер, что-то начало меняться, то чье влияние он испытывал?
Есфирь дала ему чашу.
То же самое сделала и египтянка.
И обе они явились ему в одно и то же время под кронами пальм.
Которая же?