Ну а теперь я приступаю к изложению самого интересного.

Прошлым вечером, выступая в качестве хозяина торжества, даваемого в честь группы приезжих из Рима – их чрезвычайная молодость и неопытность привлекла мое сострадание, – я услышал странную историю. Максентий, консул, как ты знаешь, прибывает сегодня, чтобы возглавить военную кампанию против парфян. Среди его честолюбивых приближенных есть некий молодой человек, сын недавно умершего дуумвира Квинта Аррия. Мне представилась возможность более подробно расспросить об этом молодом человеке. Когда старший Аррий отправился в погоню за пиратами, разгром которых принес ему заслуженные почести, семьи у него не было. Вернувшись же из своего победоносного похода, он привел с собой наследника. А теперь соберись с силами, как подобает обладателю столь многих дарований вкупе с живыми сестерциями! Сын и наследник, о котором я повествую, – тот самый человек, которого ты в свое время отправил на галеры, тот самый Бен-Гур, который должен был умереть за веслом лет пять назад. Ныне же он вернулся, обладая несметным состоянием и званием, в качестве римского гражданина. Что ж, ты пребываешь столь высоко, о мой Мидас, что можешь позволить себе не тревожиться. Я же оказался в явной опасности – нет необходимости говорить тебе об этом. Да и кому об этом знать, как не тебе?

Скажешь ли ты по поводу всего этого: «Ну подумаешь»?

Когда Аррий, приемный отец этого призрака, вырвавшегося из объятий самой прекрасной из Океанид (смотри выше мои рассуждения, какой она должна была бы быть), вступил в битву с пиратами, его корабль был потоплен, а из всего экипажа остались в живых только двое – сам Аррий и этот его наследник.

Офицеры корабля, снявшие их с обломка, за который те держались, поведали, что спутник трибуна был молодым человеком, который, когда его подняли на палубу, был одет в рубище галерного раба.

Это должно звучать убедительно, но если ты против ожидания снова скажешь: «Ну подумаешь», то я должен сообщить тебе, о мой Мидас, что не далее как вчера мне представился случай – за что я благодарен Фортуне – встретиться с этим таинственным сыном Аррия лицом к лицу. И вот теперь я свидетельствую лично, что, хотя тогда я и не узнал его, это тот самый Бен-Гур, который многие годы был моим другом детства; тот самый Бен-Гур, который, будь он даже обыкновеннейшим из смертных, в этот самый момент думает о возмездии – потому что я на его месте думал бы о нем, – о возмездии, которое не ограничилось бы укорочением жизненного пути, но явилось бы возмездием за свою страну, мать, сестру, самого себя и – я называю это последним, хотя ты, возможно, считаешь, что это должно было бы быть упомянуто прежде всего, – за потерю состояния.