Если любовь и Бен-Гур были бы врагами, то можно было бы сказать, что любовь никогда не была более безжалостной к юноше. Египтянка сидела так, что он не мог не смотреть на нее, ту, которая уже поглотила все его сознание как идеальная Шуламита[85]. Свет ее глаз, казалось, затмевал звезды; взгляд ее рассеивал мрак самой темной ночи. К тому же, как всем известно, сочетание молодости и близости женщины, тихих вод и усыпанного звездами неба в ночи, дышащей теплом лета, производит странный эффект на мужчин – они проще простого переносятся из обычной обстановки в идеальную.

– Дай мне руль, – попросил Бен-Гур.

– Нет, – ответила она, – потому что это переменило бы наши отношения. Я же не просила тебя отправиться со мной верхом? Я обязана тебе и хотела бы прямо сейчас начать уплату долга. Ты можешь говорить, а я буду слушать, или я буду говорить, а ты будешь слушать: выбирать тебе, но я буду решать, куда мы направимся и каким путем.

– И куда же мы двинемся?

– Ну вот, ты снова волнуешься.

– О египтянка, я задал всего лишь самый естественный вопрос любого похищенного.

– Зови меня Египет.

– Я бы предпочел называть тебя Айрас.

– Ты можешь называть меня так в своих мыслях, но обращайся ко мне: Египет.

– Но Египет – это страна, а в ней живет множество народа.

– Да, да! И что это за страна!

– Понимаю, мы с тобой направляемся именно в Египет.

– Если бы это было так! Я была бы просто счастлива.

Произнеся эти слова, она вздохнула.

– Тебе безразлично, хочу ли туда я, – сказал он.

– Ах, насколько я знаю, ты никогда там не бывал.

– Никогда.

– О, это страна, где нет несчастливых людей, предмет вожделения всего остального мира, родина всех богов, и поэтому самая благословенная страна. В ней, о сын Аррия, счастливый человек будет еще более счастлив; а несчастливый, придя туда и испив сладких вод священной реки, засмеется и запоет, возрадуясь как ребенок.

– И там нет бедных, как повсюду?

– Самые бедные в Египте те, кто примитивен в своих желаниях и образе жизни, – ответила она. – Они не мечтают ни о чем, кроме самого необходимого, а как это мало, грек или римлянин даже не может себе представить.