– Возрадуйся вместе со мной, о моя подруга! Он будет здесь уже сегодня! На берегу Тибра есть дом, царские чертоги, который он обещал мне; и быть хозяйкой этого дворца значит…

Звук быстрых шагов на улице под ними заставил ее замолчать. Египтянка нагнулась через парапет, чтобы посмотреть, и тут же выпрямилась и воскликнула, воздев руки к небу:

– Да будет благословенна Исида! Это – сам Бен-Гур! Ведь он появился как раз в тот момент, когда я думала о нем! Это не может не быть добрым предзнаменованием! Обними меня, Есфирь, и поцелуй!

Еврейка подняла на нее свой взгляд. На щеках ее горел румянец, глаза метали молнии, что редко случалось до этого момента. Ее доброта была самым грубым образом попрана. Неужели судьбе было недостаточно обречь ее не только скрывать мечты о человеке, которого она любила; но и нужно заставить присутствовать при триумфе ее соперницы? В письме, которое она читала отцу, не нашлось даже пары слов ей, рабе раба, в то время как в руках другой было целое письмо, полное самых щедрых обещаний. Поэтому она сказала:

– Так ты любишь его или Рим?

Египтянка отступила на шаг и принялась в упор рассматривать задавшую ей этот вопрос девушку.

– Что он значит для тебя, дочь Симонидиса?

Есфирь, вся трепеща, начала было говорить:

– Он мой…

Но тут мысль, пришедшая ей в голову, заставила ее замолчать. Она побледнела, задрожала крупной дрожью, собрала всю свою силу воли и закончила:

– Он друг моего отца.

Язык ее не мог произнести признание в том, что она рабыня.

Айрас рассмеялась уже беззаботнее, чем раньше.

– Только и всего? – сказала она. – Что ж, ты напомнила мне о том, что и многие другие, куда более важные люди в Иудее ждут меня. И я отправлюсь к ним. Мир тебе.

Есфирь молча смотрела, как египтянка спускалась по ступенькам лестницы; затем, закрыв руками лицо, она зарыдала так, что слезы покатились не только по ее лицу, но и по пальцам, которыми она старалась сдержать их, – слезы стыда и подавленной страсти. И словно для того, чтобы сделать горе ее еще глубже, в памяти ее всплыли слова отца, произнесенные совсем недавно: «Твоя любовь могла бы быть не напрасно послана тебе, держи я крепко в руках все то, что имел, как я и намеревался это сделать».

Звезды уже высыпали на небе, низко нависшем над городом и темной громадой гор, когда она успокоилась настолько, что смогла вернуться в летний домик на крыше и занять свое привычное место рядом с отцом, смиренно ожидая его велений. Похоже, что в жертву этому долгу она должна будет принести свою юность, если не всю жизнь. И надо сказать правду, теперь, когда первая острая душевная боль отступила, мысль эта даже принесла ей удовлетворение.