Макрон вдруг услышал негромкое всхлипывание и, повернувшись, заметил, что Юлия вновь пытается скрыть слезы. Он открыл было рот, чтобы попытаться чем-нибудь утешить девушку, однако понял, что сказать ему нечего. Утешения не было. Никакого. И быть не могло.

— Макрон?

— Да, госпожа?

— Подчас я жалею, что ты не убил меня там, в ущелье, когда у тебя была такая возможность.

Слова ее заставили Макрона устыдиться. Были такие мгновения, когда он и сам жалел о тогдашних колебаниях… нужно было убить Юлию коротким уколом меча, после чего обратить клинок против себя самого. Однако он презирал себя за одну только эту мысль, ибо шанс спастись и отомстить существует всегда, каким бы ничтожным ни кажется. Он хмыкнул.

— Я сделал бы это, но меня успели вырубить еще до того, как я успел ударить. Быть может, боги пощадили нас не без причины.

— В самом деле? И чего ради они нас пощадили? Чтобы посмотреть, сколько мы сумеем выдержать вот это? — Юлия зашлась сухим смешком, закашлялась и умолкла. Наконец она вновь заговорила полным тревоги голосом: — И ты в самом деле думаешь, что Катон будет любить меня, если мы пройдем через все это?

— Конечно! С чего это ты вдруг усомнилась в нем?

Прикусив губу, Юлия посмотрела на собственное тело.

— Посмотри на меня. Я отвратительна. Я превратилась в грязь. Эта… мерзость въелась в меня настолько, что, наверное, я навсегда пропиталась ею.

— Нет ничего такого, что нельзя было бы отмыть в хорошей бане, — бодрым тоном ответил Макрон. — Сама увидишь. Когда все это закончится, сядешь в ванну, отмоешься, хорошенько поешь, и мир сделается совершенно другим. И Катон будет рядом. Говорю тебе: ты станешь утешением для его скорбных глаз.

— Но есть кое-что такое, такая грязь, которую не отскребешь никакой мочалкой, Макрон. — Девушка коротко глянула на центуриона. — Я не дура, и тебе это известно.

— Я никогда не считал тебя дурой.

— Тогда не надо утешать меня. Если — то есть когда — Аяксу надоест держать нас в клетке, он отправит нас на муки, так ведь?

Молчание Макрона оказалось достаточно красноречивым, и Юлия продолжила:

— Однажды ночью, вскоре после того, как нас поймали, я подслушала беседу наших стражников. Они говорили о женщине, которая сидела в этой клетке до нас. О жене Гирция. Когда Аяксу наскучило смотреть на ее унижение, он отдал ее рабам. — Юлия поежилась. — Они насиловали ее всю ночь всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Она уже молила убить ее, но никто не обращал внимания на ее мольбы, насилие продолжалось, и в конце концов ее бросили истекать кровью. Макрон, я не переживу этого. Даже если мне удастся сохранить жизнь, я никогда не смогу жить с мужчиной. Никто не захочет меня. Даже Катон отвернется. Я буду обесчещена, и он с презрением в глазах отвернется от меня. — Чувства заставили ее задохнуться, и продолжила она столь тихим голосом, что Макрон едва расслышал ее: — Я все могу пережить, но только не это. Не разлуку с Катоном.