Лежа на матрасе, он то и дело поворачивался и, наконец, свернулся клубком на боку, прежде чем его усталое тело и измученный разум наконец покорились сну.

Катона разбудил рев буцины,[53] оповещающий о смене караула. Моргнув, он открыл глаза и вздрогнул, ощутив одеревеневшую спину. Солнечный свет проливался в открытые полы палатки, и Катон немедленно вскочил на ноги, раздраженный тем, что его не разбудили. Натянув сапоги, он зашнуровал их и торопливо вышел из шатра. Перед ним лежал лагерь, солдаты занимались утренними делами, вытирали свои миски и убирали их в заплечные мешки, готовили оружие и доспехи к утренней поверке. Центурион Фульвий сидел за столом перед одной из палаток, делая пометки на навощенной табличке. Он поднялся и отсалютовал Катону, приближавшемуся к нему с ледяным выражением на лице.

— Почему меня не разбудили в конце ночной стражи?

— В этом не было необходимости, господин. — Фульвий изобразил удивление. — Дежурные офицеры не заметили ничего, стоящего твоего внимания, в лагере рабов не заметно никакого движения. Я намеревался раздать утренние приказы кавалерийским разъездам, и только после этого разбудить тебя.

Катон понизил голос настолько, чтобы его мог слышать только Фульвий:

— Тебе прекрасно известно, что старшего офицера надлежит будить с первым светом.

— У меня не было подобного приказа, господин.

— Какие еще приказы… Таков военный обычай. Даже на гарнизонной службе. А в походе об этом не возникает никаких вопросов.

Фульвий не отвечал, ощущая свою вину. Бросив на него яростный взор, Катон с возмущением фыркнул:

— А скажи, когда ты последний раз ходил в поход?

— Это было давно, господин, — признался Фульвий. — В моем предыдущем легионе, на Дунае.

— И сколько же лет назад?

Центурион отвел глаза.

— Двенадцать лет назад, господин.

— И с тех пор ты находился в Египте на гарнизонной службе, полировал медяшку и время от времени устраивал учения, так?

— Парни у меня как наскипидаренные бегали, господин.

— Не сомневаюсь в этом. — Катон вспомнил бесконечные учения и марши первых месяцев его службы во Втором легионе. Сомневался он не в подготовке солдат. — Словом, на двенадцать лет уклонившись от участия в боях, ты считаешь, что способен командовать этими людьми лучше меня. Так?

— Примерно так. — Фульвий застыл на мгновение, прикусив губу. — Можно я скажу напрямую, господин?

— Нет. Центурион, я командую этим войском, и этот факт отменяет всякие споры. Если ты позволишь себе еще раз оспорить мой авторитет или нарушить принятые обычаи, я отстраню тебя от должности и отошлю назад в Гортину. Это понятно?