Юлия сидела в немом молчании, пока старуха сушила ее волосы шерстяным полотенцем, старательно растирая спускавшиеся на обнаженные плечи густые темные локоны. Она уже давно перестала сопротивляться этой морщинистой бабе и крепышу-стражнику, казавшемуся ее неразлучным спутником. Когда ее вытащили из клетки, она стала сопротивляться, однако стражник шлепнул ее по заду, а потом, ударив по печени, приказал прекратить сопротивление, чтобы не получить еще раз. Шансов на спасение не было, можно было только выхлопотать новую боль.

Юлия покорилась обоим и позволила, чтобы с нее сняли лохмотья. Ее усадили на табурет в конской поилке, в которой старуха окатила ее несколькими ведрами воды, прежде чем взяться за щетку. Грязь настолько въелась в ее тело, что отмыть ее удавалось не сразу и не без боли.

Любые крики и протесты Юлии не производили никакого эффекта, и теперь она просто сидела, сцепив зубы. Странно было, что въевшаяся в тело грязь каким-то образом скрывала ее наготу; и теперь, когда мерзость сходила с ее тела, Юлия начала ощущать на себе пристальный взгляд никуда не отлучавшегося стража. Как только старуха добела отскребла ее кожу, порозовевшую в тех местах, которые пришлось оттирать особенно усердно, она занялась длинными темными волосами девушки, заставив ее склониться над корытом, поливая затылок и энергично и безжалостно разделяя спутавшиеся пряди.

Когда старуха высушила ее волосы, Юлия заставила себя обратиться мыслями к словам, которые Макрон произнес, когда ее вытаскивали из клетки. Возможно, в шатре Аякса ей удастся найти предмет, который можно использовать в качестве оружия. И которым ей удастся незаметно завладеть. Если ей удастся сделать это, она может попытаться убить гладиатора, и мысль о возможности такой удачи ненадолго наполнила ее душу победным восторгом. Перспектива эта заставила ее сердце взволнованно заколотиться в груди. Отложив в сторону полотенце, старуха ткнула гребнем в волосы Юлии. Острая боль заставила девушку вскрикнуть, когда старая карга принялась расчесывать оставшиеся в волосах узелки. Повернувшись, она инстинктивным движением отвесила старухе оплеуху.

— Осторожней, рабыня!

Юлия пожалела о своей вспышке, едва вымолвила эти слова. Ярость вспыхнула в глазах гнусной бабы, она стиснула кулаки и оскалила зубы:

— Драная сука! Рабыня я ей! — Ударом старуха сбросила Юлию с табурета и немедленно набросилась на обнаженную римлянку, осыпая ударами ее лицо, которое девушка пыталась заслонять руками. Град ударов остервеневшей фурии обрушился на ее руки и плечи.