— Я пойди, смотли — кто? Если плохая люди, я убивай его.

И тотчас метнулся в зимовье, выскочил оттуда с понягой, мешком и винтовкой.

Вскоре его легкие шаги растаяли за деревьями.

Андрей и Катя вернулись в избу.

Дин не пришел ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю.

Вместе с ним исчез почти весь запас винтовочных патронов.

ГЛАВА 21-я ПО ТРОПАМ ТАЕЖНОГО ЗВЕРЯ

ГЛАВА 21-я

ПО ТРОПАМ ТАЕЖНОГО ЗВЕРЯ

— Надо уходить, сотник. Ты же сам видишь — смертей на человека много, и они стерегуть нас, окаянные!

Катя заглядывала в глаза Россохатскому, сжимала ему руки, и всю ее сотрясал мелкий птичий озноб.

Андрей посмотрел на женщину, и ему стало не по себе. Кириллову, казалось, подменили. Она осунулась, потемнела, в глазах застыли страх и тоска, будто у кабарги, загнанной волками на отстойник[68], с которого уже никуда не убежишь.

— Ладно… ладно… лапушка… — бормотал Андрей, поглаживая женщину по русой, кое-как заплетенной косе. — Мы уйдем, непременно уйдем… Но подожди чуток, может, вернется Дин. Вдруг с ним беда, а мы бросим его здесь, в дебрях, одного.

— Ах, боже мой! — нервно передергивала плечами Кириллова. — Оставь глупую мысль, это Дин извел Гришку, кто больше? На его, старого черта, совести кровь Хабары!

— Да… да… Но все же надо поискать человека.

— Ведь всю тайгу избродили. Не хочу дале таскаться тут. Всюду, за каждым комлем хоронится смерть. Хватить с меня, Андрей!

Россохатский уступил Кате. Ему самому, сказать правду, было страшно в этом проклятом месте, да как признаешься?

Они собирались в дорогу поспешно, но подготовили все, что смогли. Андрей пришил к переметной суме лямки, чтоб нести ее, как заплечный мешок. Уложил туда топор, остатки соли, кулек с мукой, спички в пустой фляге, пробку которой залил жиром. В крепком мешочке был мясной порошок — вареная, высушенная и мелко истолченная в деревянной ступе оленина.