Даны не дошли до него шагов пятьдесят и остановились. Вперед выехал Кнут. На нем была длинная кольчуга, отполированная до серебристого блеска. Поверх ярл накинул белый плащ и скакал на серой лошади. Рядом с ним ехал близкий друг, Зигурд Торрсон. Если Кнут был весь в серебре и в белом, то Зигурд предпочитал черное. Вороной конь, черный плащ, шлем, украшенный перьями ворона. Зигурд ненавидел меня, и я не осуждал его за эту ненависть. Я тоже ненавидел бы человека, убившего моего сына. Это был здоровяк с огромными мускулами, он башней возвышался на могучем скакуне, и рядом с ним Кнут выглядел худеньким и бледным. Но из этих двоих Кнут вызывал у меня больше опасений. Ярл был быстр, как змея, хитер, как куница, а его меч, Ледяная Злость, славился как знатный кровопийца.

Позади ярлов держались знаменосцы. Стяг Кнута – секира и разрубленный крест, штандарт ярла Зигурда – летящий ворон. Над армией реяла еще сотня знамен, но я искал глазами лишь одно и нашел его. Выбеленный череп, знак Хэстена, вздымался на шесте в самом центре вражеского построения. Значит, и он здесь, но не удостоился чести ехать с Кнутом и Зигурдом.

Стяги со сломанным крестом и летящим воином остановились у южного конца моста, а оба ярла приблизились к нам. Они осадили лошадей невдалеке от бревенчатого настила. Этельфлэд рядом со мной поежилась. Она ненавидела данов, а теперь два самых могущественных ярла Британии стояли в нескольких шагах от нее.

– Вот как я поступлю, – начал Кнут, не утруждая себя приветствием или даже оскорблением. Говорил он спокойно, словно всего лишь устраивал пир или конские состязания. – Я возьму тебя живым, Утред Беббанбургский, и не убью. Я привяжу тебя к двум столбам, чтобы чернь могла потешаться над тобой, а мои люди будут пользовать твою женщину у тебя на глазах.

Он впился в Этельфлэд белесыми холодными глазами:

– Я раздену тебя догола, женщина, и отдам своим воинам, а потом рабам, а ты, Утред Беббанбургский, будешь слушать ее стоны, смотреть на ее позор и увидишь ее смерть. Потом я займусь тобой. Я мечтал об этом, Утред Беббанбургский. Мечтал, как буду кромсать тебя кусок за куском, пока у тебя не останется ни рук, ни ног, ни носа, ни ушей, ни языка, ни мужского достоинства. А затем мы станем заживо сдирать с тебя кожу, дюйм за дюймом, и сыпать соль на мясо, и упиваться твоими криками. Мужчины будут мочиться на тебя, а женщины смеяться над тобой, и ты все это увидишь, потому что глаза я тебе оставлю. Но потом заберу и их. А за ними уйдешь и ты, и так придет конец твоей жалкой жизни.