Я смотрел на пепельно-серое лицо Лео. Он потянулся к Атене, привлекаемый, видимо, страстью, которой пылали ее прекрасные глаза, но тут же отшатнулся, покачал головой и вздохнул. Его лоб слегка порозовел, взгляд стал почти счастливым.

– В конце концов, – произнес он, как бы размышляя вслух, – я должен отталкиваться не от неведомого прошлого или мистического будущего, а от своей собственной жизни. Айша ждала меня две тысячи лет, Атене, ради могущества и власти, вышла замуж за человека ей ненавистного, а затем отравила его, как, возможно, могла бы отравить и меня, если бы я ей опостылел. Не знаю, какие клятвы я давал Аменартас, если такая женщина в самом деле жила. Но я хорошо помню клятвы, какие давал Айше. Если я отвергну ее сейчас, значит, вся моя жизнь – ложь, а моя вера – мыльный пузырь; значит, любовь не может пережить не только могилу, но даже и старость.

Я помню Айшу, какой Она была, и принимаю ее, какова Она есть, надеясь и веря, что Она еще преобразится. Любовь по самой сути своей бессмертна, и, если так суждено, любовь может питаться одними воспоминаниями, пока смерть не высвободит душу из ее темницы.

И, подойдя к ужасному сморщенному существу, Лео опустился на колени и поцеловал его в лоб.

Да, он поцеловал это вопиющее уродство, и я убежден, что это один из самых великих и отважных подвигов, когда-либо совершенных человеком.

– Итак, ты выбрал, – холодно сказала Атене, – и я говорю тебе, Лео Винси, что твое благородство вызывает у меня еще большее сожаление о моей утрате. Забирай же свою… свою невесту, а я ухожу.

Но Айша все еще продолжала молчать: ни слова, ни жеста, затем Айша опустилась на свои костлявые колени и стала молиться. Я запомнил ее молитву дословно, хотя и не понял, к какой именно Высшей Силе эта молитва взывает; я так до сих пор и не знаю, кого – или что – Айша чтила в своем сердце.

– О Вершительница всемогущей Воли, острый Меч в руках судьбы, непреложный Закон, именуемый Природой, о Ты, кому египтяне поклонялись под именем Исиды, богиня всех времен и народов, Ты, соединяющая мужчину и женщину, возлагающая младенца на грудь матери, возвращающая наш прах в земной прах, Ты, что даешь жизнь самой смерти и озаряешь светом жизни тьму вечную, Ты, что заставляешь приносить обильные плоды землю, Ты, чья улыбка – Весна, чей полуденный отдых – дремотное Лето и чей сон – Зимняя ночь, – внемли мольбе твоей избранной дщери и посланницы.

Некогда ты наделила меня собственной силой, бессмертием и красотой, подобной которой нет ни у одной дщери этой Звезды. Но я совершила тяжкий грех перед тобой, этот грех я искупала бессчетными столетиями одиночества, ты покарала меня уродством, которое делает меня омерзительной в глазах моего возлюбленного и вместо диадемы великого могущества оскверняет мое чело этой шутовской короной. Но Ты, чье дыхание, подобное быстрому ветру, приносило мне и радость, и горе, – Ты обещала мне, не знающей умирания, что увядший цвет моей бессмертной красоты снова взойдет на топкой почве позора.