Сквозь темноту, покачиваясь, как парящая птица, поплыл большой сгусток огня. В ту ночь мы уже видели много подобных огненных сгустков; как я уже описывал, ветер срывал их с верхнего края пылающей завесы. Но… но…

– Хорейс, – шепнул Лео, стуча зубами, – этот огонь плывет против ветра.

Ближе и ближе подлетал огненный сгусток – он был странной формы: два огромных крыла и между ними что-то темное. Вот он достиг выступа скалы. Крылья подплыли к карлице, которая там стояла, ярко осветив ее на мгновение. Затем они вдруг померкли и растворились во мгле – все исчезло.

Прошла минута, а может быть, и все десять – и вдруг Папаве, услышав какой-то неслышимый для нас зов, тихо прошла мимо меня: я почувствовал легкое прикосновение ее одежды. И опять – безмолвие, тьма. Затем Папаве возвратилась на прежнее место, дышала она шумно и судорожно, как человек, сильно испуганный.

Итак, подумал я, Айша бросилась в пропасть. Трагедия закончена.

И вдруг полилась изумительная мелодия. Это могло быть пение жрецов у нас за спиной, хотя и вряд ли, потому что ни до, ни после этого я никогда не слышал ничего подобного, и не только в храме, но и вообще где-либо на земле.

Описать ее не в моих силах, могу лишь сказать, что мелодия внушала непонятный ужас – и в то же время была необыкновенно упоительна. Она струилась из черной дымящейся бездны, где еще недавно висела огненная завеса, и все росла, ширилась, умножая отголоски, – то слышался отдельный, небесно-прекрасный голос, то согласный хор, то воздух сотрясался от громовых звуков, будто одновременно играла целая сотня органов.

Разнообразная величественная мелодия вобрала в себя и выражала всю гамму человеческих чувств; впоследствии я часто думал, что этот гимн, пеан возрождения, в своем всеобъемлющем богатстве, широте порывов вполне мог бы символизировать бесконечную изменчивость, многоликость духа Айши. Но были в этой мелодии, как и в ее духе, преобладающие темы: могущество, страсть, страдание, тайна и красота. Не вызывало сомнений и основное содержание этого песнопения, кто бы его ни исполнял. Это была история великой души во всех ее превращениях: поклонение, поклонение, поклонение божественной владычице.

Звуки неземного песнопения постепенно слабели – так слабеет аромат курений, возносясь к высоким расписным сводам собора, – и наконец с печальными всхлипами они замерли где-то в глубинах пропасти внизу.

На востоке блеснул первый луч восходящего солнца.

– Занимается заря. Смотрите! – сказал спокойный голос Ороса.

Луч пламенным мечом рассек небо у нас над головой. Затем стал быстро снижаться. И вдруг упал – но не на нас, ибо мы находились в укрытии, а на выступ скалы с самого края.