Голос незнакомца, лишенный, как мы уж говорили, интонации, постепенно менялся, наполняясь то горечью, то умилением, и наконец с последним словом несчастный зарыдал. После недолгого молчания незнакомец со все возрастающей силой продолжал:

– Да-да, таков общий закон!.. Оставляя в живых плоть, темница губит душу. Слабоумие или потеря рассудка – вот, повторяю, удел узника. И тем не менее я стал жалким исключением из этого нерушимого правила. Душа, разум, дар мыслить – все не только уцелело во мне, но и обострилось. Я сохранил все-все: память, способность сожалеть, ждать и ненавидеть… особенно ненавидеть! А знаете, почему за время долгих часов отчаяния, когда смерть кажется узнику величайшим благом и самым желанным прибежищем… знаете ли вы, почему я не поддался сильнейшему искушению разбить себе голову о стены моей темницы? Потому что ненависть давала мне силы жить дальше, она заставляла меня поверить, что, быть может, когда-нибудь в далеком будущем я смогу отомстить… Так тянулись часы, дни… и годы. А случай отомстить все не представлялся – долгожданный час бесконечно откладывался. И все же я продолжал цепляться за жизнь, ведь сердце мое переполняла ненависть, а ненависть оживляет надежду!..

Незнакомец смолк, задыхаясь от сильнейшего волнения, которое переполняло его.

– Молодой человек, – снова заговорил он через несколько мгновений, хватая капитана за руки и тряся их, точно в лихорадке, – моя необузданность, должно быть, удивляет вас, поскольку вы вряд ли меня когда-нибудь поймете. Да и как вам понять? Как же мне объяснить вам все на вашем языке – мне, который если и подавал голос, то лишь для того, чтобы взывать к Богу, который меня совсем не слушал, или проклинать моего палача, который меня не слышал! Я уже не знаю, на каком языке нужно разговаривать с людьми. Двадцать лет я не видел ни одного человеческого лица, даже своего тюремщика, ибо окошечко, через которое мне швыряют кормежку, открывается лишь наполовину… Вот уже двадцать лет никто не протягивал мне руки, и я потерял всякую надежду на это счастье. И Господь вдруг послал его мне сегодня, дозволив пожать дружеские руки, ведь вы же мне друг, раз называетесь врагом владетеля Замка Орла!

– Да, он мой враг, – отвечал капитан, – и самый заклятый из всех врагов!

– Только после меня… – прошептал узник.

– И ненависть моя непримирима, – продолжал Лакюзон.

– Как и моя… – подхватил незнакомец.

– И скоро, с Божьей помощью, кровавый счет будет сведен.

– Да исполнятся ваши слова! – продолжал незнакомец. – И да будет и мне дарована возможность вместе с вами предъявить владетелю Замка Орла мой кровавый счет! Ах, да свершится моя месть, а дальше пусть меня ждет смерть! Слово дворянина, если я умру отмщенный, то в смерти своей буду счастлив безмерно!