Светлый фон

Конечно, выйти на два-три месяца раньше срока — заманчиво, но желчь с языка стаканом воды не смоешь. Тюрьмы у нас всегда будут полны. И раз это является аксиомой, не буду повторять истин. Я знаю, милый, ты хотел порадовать меня, но бог даст, твой арестант без милостей и подачек отсидит свой срок. Отчаиваться и заниматься сантиментами не буду. Работа отнимает все силы, и положительно нет времени грустить. Много двинул вперед по немецкому языку и юридическим наукам. В этом смысле одиночка — даже помогает. Конечно, не наверстать упущенного за девять месяцев, но, выйдя в январе, поеду в Юрьевский университет продолжать экзамены. Если зачтут сданные ранее, то к маю получу аттестат. Кем быть — помощником присяжного поверенного или поступить чиновником на службу? Наверное, изберу первое.

«Дорогой мой батько! Еще одна страница книги судеб для меня перевернута, еще одна глава закончена, много ли ах осталось? Я думаю о том, что стало бы с мечтами, планами людей, как неинтересно было бы жить, если бы не сверкала впереди звездочка, увяли цветы фантазии и отступили все желания, исчезли страсти и порывы? Мертво и скучно было бы на земле и 99 процентов людей запустили бы пулю в лоб… В день моего ареста хоронили студента Гукасова, моего товарища по гимназии (старшего сына Павла Осиповича Гукасова, нефтепромышленника). Миллионер, вся жизнь, кажется, была в его руках, а он — за револьвер. Мысли о нем витали в моей голове, и многие вопросы давили неразрешимостью. Вспомнил «Жерминаль» Эмиля Золя. Фабрикант стоит у окна, смотрит на бунтующих рабочих, а сам думает о жене, изменившей ему с управляющим, и рассуждает: «Безумные, вы хотите хлеба?! Я же имею все, но счастлив ли я?!» Да, отец, не хлебом единым жив человек. Равновесие души часто зависит от хлеба, но истинное наслаждение человек получает, когда связан с жизнью, когда отдает себя всецело многосложной работе человечества и оставляет потомству самое лучшее, что есть в нем самом. Я благодарю тебя за то, что ты передал мне жажду жизни, жажду любить, чувствовать, думать, мыслить и никогда не сидеть сложа руки… А за решеткой уже начались белые ночи, как я их люблю! Жизнь идет, чередуясь радостью и горем. Заключение мое не вечное, с книгами и мыслями можно просидеть долго, лишь бы держать себя в руках. Все вынесу бодро и мужественно, как учил меня ты, единственный мой, родной отец. Я не сдам кораблей и маяков своих, куда бы меня ни законопатили. И одиночеством меня не запугаешь… Горячо целую и крепко обнимаю всех вас, таких дорогих. 1909 г., май. СПБ, политическая тюрьма, камера 300 (одиночная)».