– Мрачная картина, – задумчиво произнес Мельников. Он оценил неожиданную откровенность, но проку в ней не было.

«Они сами ничего делать не будут, – подумал Мельников, – отбоярятся мелочами. Он прав, скачков не будет».

– Но самое наиглавнейшее! – Глаза Орлика опять источали ужас. – Скачков и не надо! – будто читая мысли Мельникова, торжественно произнес он, откинувшись на спинку стула с видом удовлетворенно усталого ученого, только что рассчитавшего сложнейший интеграл. С детским интересом оглядел обстановку вокруг, словно находился не в своем кабинете, а где-то еще. – Нам не надо наращивать добычу! – рассмеялся он, выставив вперед ладони. – Оно теперь не синоним могущества: на промышленность и побрякушки – пожалуйста, а страна на золоте не разбогатеет. Семья может, деревня, банк, даже город, а наша махина – нет. Сколько мы в год добываем? Тонн триста – триста пятьдесят? А нефти, газа продаем? Вот и посчитайте. У прииска хороший план, и его надо держать не снижая. И сказать нам всем большое спасибо, ибо золота в земле больше не становится. – Он погрозил пальцем. – А скачут пусть те, кто «Жигули» с «Волгами» шлепают – на прииске хоть завтра сто машин купят. А нету! Пусть объяснят – почему, а после про все сферы жизни, – хохотнул Орлик, недоуменно подняв плечи. – Если все сферы жизни, не дай бог, перестроить, значит, прямо в гроб. – Глаза его наполнились тоской. – Нас не будет!

– Не слишком пессимистично?

– Реалистично, – улыбнулся Орлик. Улыбка у него оказалась озорной, даже задиристой. – Раньше люди при встрече здоровались, а теперь?

– Перестали? – Мельников сощурился в переносицу Орлику.

– Спрашивают: ну что, ты перестроился? Или соберутся в «курилке» и давай травить, кто как ночью бабу перестраивал. Бригадиров распорядились выбирать – мы не вмешивались. Горланили месяц, а тех же и выбрали. Политика, – вдруг тихо и твердо сказал Орлик, – в том, что пятьдесят лет здесь живут люди, создали отрасль, самое трудное прошли. Бросать – преступление и гнить нельзя! Вот в чем перестройка должна себя проявить. Только не выросла та яблонька, чтоб ее черви не точили.

– Полагаете, сточат? – Мельников вдруг подумал, что они с Орликом говорят, словно люди с Острова другого Времени. Над этим островом также всходили солнце и луна. Менялись запахи морозного снега и летних трав. А простые вопросы требовали простых и ясных ответов: каков закон твоей жизни, исполняешь ли ты его? Но интерес был следствием практичной житейской логики: если ты становился звеном в цепи отношений, от тебя зависела прочность этой цепи и могла зависеть чья-то жизнь, потому что здесь не отгородиться от природы. Жизнь и работа сплавлены с ней в одно целое. Сюда входят и лютые морозы, и безлюдье тайги, и сумасшедшие реки, не прощающие слабости и беспечности.