– Надо было тебя завтра вывозить, – констатировал Громов, разглядывая Перелыгина, мрачно сидевшего на двух канистрах с пивом, оставленных в отделе перевозок.

– Может, и завозить не стоило, – пробурчал Перелыгин, берясь за канистры.

– Да брось ты их, Кальян притащит, тебя самого нести впору. – Громов подхватил перелыгинскую сумку. – Двигай, – приказал он, направившись на летное поле, – будем тебя лечить.

– В сумке харч какой-то, – промямлил Перелыгин.

– То-то я чую, будто в ней лось. – Громов, крякнув, забросил сумку на плечо. – Кофе, кстати, готов и коньячок, как положено. Долететь не успеем, будешь огурцом. Похмелье, брат, дело тонкое, уж ты мне поверь.

– Верю, – вздохнул Перелыгин, чувствуя в голове гудящую пустоту.

Весь салон опять был завален ящиками, коробками, свертками, скатами для автомобилей. Перелыгин устроился на своем месте в первом ряду. Быстро набрали высоту и вскоре перемахнули Силянняхскую гряду. Дальше горы постепенно выполаживались, переходя в белые холмы. Впереди лежала Абыйская низменность – бескрайняя земля, плавно переходящая в тундру. В стороне осталась извилистая Яна, ее студеный меридиан рассекал Полярный круг и исчезал в белых арктических просторах, в угрюмой долине Могила Шамана, где, согласно древнему преданию, похоронен сильный шаман. Долину обходили стороной кочевники-охотники, а спустя время стали называть просто Долиной смерти. В ней, в насмешку над древними поверьями, возник поселок Депутатский, строился могучий оловорудный ГОК. Строил его Клешнин. Он мог бы и не строиться, как предыдущие сорок лет, мыть старые россыпи, но геологи отыскали в контурах прежней оловоносной провинции, где, казалось, распакованы все закрома, уникальное рудное тело небывалой мощности.

Против этой стройки пластами слоились проблемы неодолимой силы. Природа и климат Заполярья не благоприятствуют даже малым человеческим замыслам, а тут надо было принять тысячи новоселов, строить вдалеке от адресов, где можно получить оборудование, материалы, технику. Эти версты удлинялись коротким «окном» арктической навигации, бездорожьем, полярной ночью и скверной погодой – из-за нее зажатый сопками местный аэродром закрыт пять месяцев в году.

«Притяжение высоких широт, – кисло улыбнулся Перелыгин, припоминая спор с Савичевым о романтике за семьдесят первой параллелью. – Здесь трудности перестают быть аргументами скептиков, – ехидно пробурчал он себе под нос, – и становятся задачами практиков – вот тебе и тема, тем более что так оно и есть». – Морщась от головной боли, он полез за блокнотом, не надеясь на память.