Бурлаки помолчали, потом начали переговариваться. Осташа ждал, баюкая Петруньку.

— Отойдем, братцы, — вставая, распорядился Платоха. — Давай не при человеке…

Бурлаки гурьбой отошли за елки. У костра остались только Осташа с мальчонкой, Никешка, Корнила да еще пара мужиков.

— Уйдет от тебя народ, — негромко сказал Осташе Корнила. — Не ту сказку ты рассказал…

Осташа не ответил.

Бурлаки возвращались россыпью и поодиночке. Кто-то что-то негромко и горячо втолковывал товарищу, взяв того за локоть, кто-то угрюмо помалкивал. Кто-то сразу вывернул к костру и присел на бревнышко. Кто-то заполз в свой шалаш, кто-то полез на барку — в мурью, где хранились пожитки.

Платоха остановился перед Осташей, постоял, странно кривя рожу и шевеля усами.

— Уходим мы, сплавщик, — сказал он. — Свой живот дороже. Тебе это уже говорили.

— Ну и не повторяй, — окаменев скулами, посоветовал Осташа.

— Дай тебе бог удачи, — без ожесточения продолжил Платоха. — Не со зла все… Сам понимаешь почему.

— Зря я вам сразу все деньги выплатил, — ответил Осташа.

Платоха усмехнулся.

— Давай мне мальчонку, — вдруг предложил он. — Я ведь через Илим пойду — отправлю его тебе в Кашку. Я знаю, ты бобыль. Жив будешь — вдвоем легче, а сгинешь — его все равно Колыван забьет.

Осташа поднял глаза: Платоха стоял в одной рубахе, шапку сжал в руке.

— Одежа-то моя, — напомнил он про зипун, в который был завернут Петрунька.

Осташа неуверенно, криво улыбнулся и неловко встал. Платоха, нахлобучив шапку, бережно перехватил у него зипунный куколь с Петрунькой.

— Прощаться не будем, — сказал он. — Дурная примета.

Он повернулся и пошел прочь.

Осташа стоял спиной к поляне, глядел на Чусовую. Туман уже исчез — как-то незаметно его размело. По реке бежали барки. Сзади слышались шаги, голоса, шаги, голоса. Осташу не окликали. Шуршали елочки; трещали сучки на тропе, уводящей к Кумышу. И вдруг затюкал топор: кто-то рубил дрова на огонь для завтрака.

Осташа быстро оглянулся. Больше десятка человек, насупившись, сидели вокруг костра. Даже одна баба была.