Два пронинских подвала, старый и новый, во многом походили друг на друга — и столь же многим рознились.
Как и в «Собаке», своды «Привала» от пола до потолка покрывали фрески. Но фигуры уже не громоздились хаотично: новую роспись делали академические художники.
По стенам в старинных канделябрах горели свечи. Их неверный свет рассеивали
Новое детище Пронин хотел сперва назвать «Звездочётом». Поэтому на сводчатых потолках, обозначавших Своды Небесные, распластались подобия звёзд — осколки зеркал в золотом обрамлении. В антураже настоящего питерского подвала оживали сказки Гофмана — здесь, на дне глубоченного двора-колодца, откуда лучше видно звёздное небо…
Маяковскому с его ростом не привыкать было смотреть на публику сверху вниз. А сейчас, стоя на сцене, он в самом деле царил над переполненным залом. И слои табачного дыма подчёркивали его сходство с горной вершиной, встающей из клубящихся облаков.
Володя внял мольбам Пронина: в присутствии великого князя и многих уважаемых людей — бога ради! — не повторять скандала, приведшего к закрытию «Собаки». Он избегал смотреть на Дмитрия Павловича со спутниками. И потому, глянув сперва на Бориса, ставшего сбоку от сцены, потом на Северянина, который откинулся на спинку стула за дальним столом, глухим голосом Маяковский начал читать свою новую поэму «Война и Мир» — результат почти годичных творческих мук:
Хорошо вам. Мёртвые сраму не имут. Злобу к умершим убийцам тушú. Очистительнейшей влагой вымыт грех отлетевшей души…
Зал, размякший под Вертинского, отреагировал не сразу. Свежа была сентиментальная слеза о пальцах, пахнущих ладаном; о синеющей кокаинетке… Но теперь освещённый пятачок сцены заполнял собой Володя и сжатым кулачищем будто бы дирижировал рубленый ритм стиха. С тяжестью парового молота падали слова — не самый подходящий фон для выпивки и закуски. Организованные Бурлюком выступления в десятках городов принесли свои плоды: Маяковский научился заставлять слушать себя. Не каждому полезут в горло кусок или рюмка; мало кто сможет жевать, когда со сцены слышится такое…
Что им, вернувшимся,