Григорий молчал, через цветы на подоконниках глядя в зимнюю темень за окном. Что отвечать на такие вопросы? Из дому не выходить — с тоски удавиться. Насчёт встреч и поездок — вчера они с Феликсом договорились продолжить сегодня: дело к Рождеству, да ещё ночь с пятницы на субботу — в столичных заведениях одна программа лучше другой. Пели-то вчера на «Вилле Родэ» как душевно! И нынче князь обещал уже совершенное чудо.
А насчёт необычного… Каждодневный, ежечасный страх смерти — необычно это или как? А видения кровавые? А комариный зуд изнуряющий, который на разные голоса в голове звенит, почти не стихая? А то, что творил Григорий простым словом — с цесаревичем, с Аннушкой, с Феликсом, с сотнями других — необычно, или?..
— Не знаю, что и сказать тебе, — устало промолвил Григорий. Он говорил министру
— Нельзя мне, худо будет…
— Что будет, то не худо, — с этими словами Григорий поднялся, достал из буфета рюмку, наполнил по обыкновению всклянь, уронив несколько тёмных капель на скатерть, и поставил перед Протопоповым. Себе он тоже налил. — А вот ты мне скажи. Тут Аннушка заезжала…
— Вырубова?
— Аннушка, да. Плакала. Жалилась, что ты к ней охрану приставил, будто бы убить её хотят.
— Верно, охрану приставил. Я надеюсь, что это всего только слухи, но меры принимать обязан. Ведь и о вас поговаривают, Григорий Ефимович.
— А обо мне-то что? Я, милой, в свой час помру, когда бог судил.
Протопопову не хотелось вдаваться в подробности. Раздражало, что кроме слухов и сплетен, зацепиться и впрямь было не за что. Но дыму нет без огня, как известно. А спросят с кого?
Раздражало и то, что одной из самых энергичных сплетниц оказалась баронесса Марианна фон Дерфельден. Будь она просто супругой своего барона, министр внутренних дел нашёл бы на неё управу. Но в девичестве Марианна носила фамилию Пистолькорс: она была дочерью от первого брака Ольги Валерьяновны — нынешней княгини Палей и жены великого князя Павла Александровича, дяди государя. Пусть родство её с императорским домом и не кровное, но такую персону тронуть — у министра руки коротки.
Некогда баронесса вполне симпатизировала Распутину, зато теперь переметнулась во вражеский лагерь. А ведь нет врага опаснее, чем бывший друг!
— Худые нынче пошли дела, — вздохнул Протопопов. — Я вас очень прошу, Григорий Ефимович, какое-то время старайтесь без особой нужды никуда не выезжать. Ваши молитвы чудеса творят, вот и помолитесь, чтобы…
— Помолиться, говоришь? — перебил Григорий. Голос его звучал глухо, ароматная мадера окутывала мысли туманом, речь стала медленней. — В одно прекрасное время ехал я зимой, — заговорил Григорий, снова глядя мимо министра в окно. — У нас на Туре дело было, в долине. Мороз тридцать градусов, а я слышу голос: