Дома Григорий не стал слушать ни Матрёны, ни Лаптинской. Объявил, что отправляется в баню, хотя нынче была пятница, а мылся он всегда по субботам. Акилина попыталась заикнуться про непорядок, да в ответ получила такой взгляд, что прикусила язык и бросилась Гришеньке банный узелок собирать. О том, что к двум часам хотела зайти Шабельская, толстуха говорить не стала…

…но Григорий как раз об этой встрече помнил. Он отправился в Казачий переулок. Хороша квартира на Гороховой: перешёл мостовую — и вот они, Ермаковские бани! Там, уже в мыльной, под несмолкающий комариный зуд над ухом Григорий продолжал размышлять: зачем Верноподданная Старуха просила о встрече?

Елизавета Александровна Шабельская сама придумала себе такой странный титул. На склоне лет она играла роль городской сумасшедшей, а когда-то считалась редкой красавицей, и список её пылких кавалеров пестрел замечательными фамилиями — вплоть до тех, которые произносят шёпотом. Шабельская была актрисой, певицей и антрепренёршей. Писала книги и занималась журналистикой. Но красота постепенно увядала, любые затеи оканчивались полным крахом, а за шантаж и подделку векселей пришлось идти под суд.

К пятидесяти годам Шабельская растеряла всё, кроме привычки к алкоголю и морфию. Однако стоило вступить в черносотенный Союз русского народа, как дела снова пошли на лад. В шестьдесят Елизавета Александровна имела таинственные отношения с высшими чиновниками Министерства внутренних дел и казённый револьвер Смита-Вессона с пятью патронами… Нешто снова про деньги говорить хочет Верноподданная Старуха?

Потея на верхнем полкé в парной, Григорий вспомнил, как давно, ещё до войны, тогдашний главный министр Коковцов предлагал ему и двести, и триста тыщ за отъезд из столицы. Разгорался скандал с письмами царицы, которые выкрал Илиодор — Серьга Труфанов. К тому ещё Гучков напечатал труфановский пасквиль «Гришка»…

Коковцов убеждал, что исчезновение Распутина всех успокоит. Словечко ещё повторял: престиж! Надо вернуть престиж царской семье! Вот престиж-то, видать, и оценил министр в триста тыщ. Целое состояние, чего там… Кабы Григорий взял тогда, так по сию пору жил бы припеваючи. А теперь, вон, денег второй год не собрать, чтобы лесу купить и в Покровском дом перестроить. И дочкам на приданое отложено по три тыщи всего.

Отказал он Коковцову. Вернее, отговорился: коли велят папа с мамой, царь с царицей — он и с пятаком в кармане уедет, как приехал. А коли нужен им, так ни за какие деньги с места не двинется. Тем и кончилось: Распутин остался при месте, а Коковцов своё — потерял. И сколько раз ещё ему денег сулили! Особенно когда государь взялся чуть не каждый месяц премьеров менять. Из них один зятя своего на Гороховую прислал. Тот не стал ходить вокруг да около — прямо с порога предложил Григорию дом в Петрограде, телохранителей, оплату всех расходов и сто тыщ рублей ассигнациями. Взамен, говорит, помоги заменить министра внутренних дел Протопопова! И ещё просил нашёптывать папе с мамой — мол, новое правительство с новым начальством хорошо работает.